– Да так, просто пришло на ум.

– Мертвые покоятся с миром, милый Алан, – сказала она. – И в этом знании мы черпаем утешение. Карин упокоилась с миром. Ты ни в чем не виноват. Тебя никто ни в чем не обвиняет.

Тяжелый груз на плечах чуть сдвинулся, и я, чувствуя, что он вот-вот соскользнет, неимоверным усилием воли остановил падение. Карин, этого больше не повторится.

Неоднократно, сам того не желая, я размышлял о том, как – каким образом – все произошло. Наверное, я знаю. Это нетрудно устроить, если задаться такой целью. Воскресным утром они вышли со съемной квартиры, якобы направляясь в аэропорт Каструп; их никто не провожал, до них не было дела никому – ни туповатой заспанной квартирной хозяйке, ни соседям по дому, которым и без того было чем себя занять, – а для Инге – разумеется, если она существовала, – можно было придумать какую-нибудь правдоподобную отговорку. А потом они поехали на север, вдоль восточного побережья Зеландии, куда-нибудь дальше Хельсингера, где легче добраться до берега и местами безлюдно.

Иногда я воображаю, что их путешествие окончилось в Гиллилее, но вдоль того берега нет глубоких заливов; необходимо было обдумать все заранее и действовать решительно, а потом заночевать где-нибудь там, где тебя никто не знает, и на следующий день вернуться на юг, чтобы сесть на самолет, улетающий в Англию.

Я тоже сыграл роль в том, что произошло, – небольшую, но очень важную. Человек, который предпочитал размеренную, упорядоченную жизнь и по возможности ограждал себя от беспорядка и вторжения, – вот кто предстал перед ней. Интуиция ее не подвела. «Перемены настигнут и тебя…» Если бы тогда, в Копенгагене, она мне все рассказала, то у меня нет ни малейших сомнений в том, как бы я на это отреагировал.

Ее религиозные убеждения – в глубине души она веровала слепо и безрассудно – являли собой нечто вроде суеверного страха перед определенным местом. Избегай владений любого гневливого божества или же попытайся его умилостивить. (А если умилостивить не удастся, что тогда?) Но можно ли утверждать, что в этом она ошибалась? Обломки моей прежней веры лежат у ее ног.

Тони навещал нас каждый день, занимал нас с Флик всевозможными развлечениями и разговорами на нейтральные темы, чтобы мы не опасались – хотя мы об этом и не думали, – что он начнет нас утешать или беседовать о религии. Однажды он принес с собой вырезку из газеты «Гардиан» с одной из шахматных партий Корчного, в которой шахматист блестяще жертвует одной из фигур. Мы с Тони разыграли партию, однако теперь я не припомню ни единого хода. На следующий день мы обсуждали новый роман Айрис Мердок, а вчера Тони принес чахлую герань в горшке, выращенную им самим, и спросил моего совета. Мы пересадили цветок в свежий компост, отнесли в теплицу, и я согласился за ним поухаживать.