– Что же про отца?

– Как я уже заметила, ты был к нему чрезвычайно великодушен. Он не заслуживает этого.

– Да.

– Ты такой добрый, Саймон, – порывисто проговорила она. – Такой великодушный, и благородный, и…

Он жестом велел ей замолчать.

– Я все делал только ради того, чтобы освободиться от Фарингдонов, простой эгоизм с моей стороны.

– Нет, то, что ты сделал, ты сделал ради меня, – понимающе сказала она и подняла на него смеющиеся глаза. – Всему свету известно, что ты бессовестно мне потакаешь.

– И всему свету известно, что ты влюблена в меня до потери сознания и находишься полностью в моей власти и моей милости. – Он развязал узел белого галстука.

– Что ж, по-моему, достаточно справедливо. – И всему свету, без сомнения, скоро станет известно, – Саймон разматывал длинную шелковую полоску, – что я влюблен в тебя так же, как ты в меня.

– Вас беспокоит такая возможность, милорд?

Он подошел и встал перед ней, белый шелковый галстук струился в его пальцах.

– Ничуть.

– Саймон? Что ты собираешься делать? – спросила Эмили.

Он набросил белую ткань на плечи жене.

– То же самое, что и в прошлый раз, когда мы предавались любви здесь.

– Вот как? – Ее глаза расширились. – Но сейчас день, милорд.

– Никогда не рано унестись к брегам любви, златым, манящим, чудным, радость моя. – Он схватил ее в объятия и понес к одной из громадных атласных подушек. Уложив возлюбленную на золотое ложе, Саймон опустился рядом.

Она улыбнулась ему, в ее красивых глазах сияла любовь.

А когда на ней не осталось ничего, кроме полоски белого шелка, она пришла в его объятия так, как приходила всегда, – с радостной, исполненной любви страстью, готовой длиться всю жизнь.

Краем глаза Саймон заметил, как улыбается ему одна из его драгоценных статуэток. Граф рассмеялся, и этот смех превратился в музыку – песнь дракона, – и весь дом наполнился ею.