Саймон не обратил ни малейшего внимания на его тон и с трудом взял конверт – так дрожали руки. Лишь бы Энтони не заметил этого. Но Энтони заметил и спросил с плохо скрытым беспокойством:

– Что с тобой? Тебе плохо? Почему ты побледнел?

– Несказанно обрадовался нашей встрече, – попытался отшутиться тот.

Энтони пристально вглядывался в Саймона, и в нем происходила нелегкая борьба: злость на нерадивого зятя и тревога за друга, которая все больше овладевала им.

– Ты болен? – участливо проговорил он.

– С чего ты взял? – ответил Саймон и отложил конверт. – Возможно, больна Дафна? – спросил он с дрожью в голосе, кивая на письмо и еще больше побледнев. – Она плохо выглядела, когда ты видел ее перед своим отъездом? Отвечай!

– Она выглядела превосходно, – медленно проговорил Энтони и замолчал. Потом, встрепенувшись, живо поинтересовался: – Саймон, ответь честно: что ты здесь делаешь? Зачем приехал сюда после свадьбы? Что случилось? Ведь совершенно очевидно – ты любишь Дафну. И насколько могу понять, она отвечает тебе взаимностью. В чем же дело?

Саймон прижал пальцы к вискам – последние дни у него сильно болела голова – и устало произнес:

– Есть вещи, о которых ты не должен знать… А узнав, не смог бы понять. Никогда.

Затем последовало долгое молчание. Когда Саймон открыл наконец глаза, увидел, что Энтони направляется к выходу. Тот повернулся от дверей и сказал:

– Я не собираюсь тащить тебя в Лондон, хотя был бы не прочь сделать это. Дафна должна знать: ты поступил так по собственному желанию, а не оттого, что ее старший брат толкал тебя в спину дулом пистолета.

Саймон вдруг вспомнил, что именно под этой угрозой он недавно женился на его сестре, но он промолчал. И тут же подумал: даже если бы все сложилось иначе, он, преклонив колени, просил бы ее руки. Только чуть позднее и не при таких драматических обстоятельствах.

– …Прежде чем покинуть этот дом, – сказал Энтони на прощание, – считаю необходимым сообщить тебе, что в обществе уже начались пересуды. Люди недоумевают, отчего Дафна вернулась в Лондон одна через две недели после поспешной женитьбы. Она старается не обращать внимания, высоко держит голову, но это ее, безусловно, ранит. И разговоры, и шушуканье, и жалостливые взоры. Ко всему, проклятая сплетница Уистлдаун не перестает полоскать ее имя в своей газетенке…

Откровенно говоря, Саймон забыл – вернее, вовсе не думал – о мнении так называемого «света», о сплетниках и злоязычницах типа самозваной леди, о ее скандальных хрониках. Только сейчас, слушая Энтони, он понял, чего стоили и стоят Дафне эти кривотолки.