– Чего же еще ты мог ожидать от меня, Саймон?

– Я… я… – Он испугался, что язык вновь не повинуется ему, но, к своему удивлению и облегчению, свободно произнес те слова, которые не выходили у него из головы все это время, что он провел в добровольной ссылке в Уилтшире: – Я хочу, чтобы ты снова была со мной.

Дафна ничего не ответила. Саймон мысленно молил ее вымолвить хоть что-нибудь, однако она не говорила ни слова. Он понимал, что должен взять инициативу на себя, но страх нового приступа словно парализовал его.

– В ту ночь, – заставил он себя произнести первые слова, – когда мы… Я потерял контроль над собой. Утратил дар речи… Мне стало страшно. – Саймон прикрыл глаза, ему показалось, что его рот деревенеет. После нескольких прерывистых вдохов он продолжил: – Я возненавидел себя за это… За свою немощь. Свою слабость.

Не поднимая глаз, Дафна спросила:

– Поэтому ты умчался, забыв попрощаться?

– Да, – хрипло выговорил он.

– Не из-за того… что я… Не из-за меня?

Их взгляды встретились.

– Я был зол не на тебя за твое своеволие, – сказал он.

– Но уехал из Клайвдона и оставил меня не по этой причине?

После короткого молчания он сказал:

– Нет, Дафна, совсем не по этой…

Она снова опустила голову, обдумывая слова супруга. Ей хотелось верить ему, верить, что в ту роковую ночь им руководил не гнев на нее, а лишь мучительный страх, что вернулся его детский недуг, и боязнь обнаружить его перед ней, своей женой.

– Ты опасался вызвать мое презрение? – ужаснулась она. – Неужели ты мог такое предположить?

– Я сам чувствовал себя униженным, – с горячностью ответил он, – это возвращало меня в те страшные годы, когда отец считал своего сына дебилом.

Дафна кивнула. Конечно, она понимает его, упрямого, гордого, отверженного отцом, а значит, и всем обществом; понимает его постоянный страх, что болезнь вернется; страх, который, видимо, преследовал его и в последующие годы – в школе, в университете. Не зря же он на шесть лет уехал из Англии. То же чувство заставило его и сейчас провести эти два месяца затворником в Уилтшире.

Дафна коснулась его руки.

– Ты давно уже не тот мальчик, которого мог унизить жестокий и высокомерный родитель.

– Да, знаю.