– Мой кузен подсел на таблетки, выписанные по рецепту врача.

– Брайан?

– Нет, Уэст.

– А что с Сашей?

– Она тебе изменила?

– Ты ей изменил? Я читала статью про тебя и Хайди Клум.

– Вы меня не знаете! – рявкнул я. Мои руки сжались в кулаки. – Какого черта все ведут себя так, будто знают меня? В новостях, в Интернете, в газетах, – кричал я. Мое горло горело, я орал на девчонок, которые не хотели меня обидеть. – Никто не знает, каково это – быть на моем месте. Никто не знает, каково это – не иметь возможности заниматься любимым делом. Музыка – моя жизнь, а сейчас я с трудом могу говорить. Я не могу… никто не знает… – Я больше не мог говорить.

Я пьян. Моя шея болит. Слишком много слов. Слишком много эмоций. Девушки притихли, не зная, что делать, что ответить.

– Простите, – пробормотал я. – Я не хотел.

– Все в порядке, – сказала одна из девушек, и в ее глазах я увидел чувство вины. – Нам очень жаль.

После этого они оставили меня в покое и вышли из бара.

Боб стоял рядом и молча смотрел на меня. Он склонил голову влево, затем – вправо и через несколько секунд снова сел напротив меня. Он положил руку на мою ладонь и легонько сжал ее. Это напомнило мне о Мэгги. Все в мире напоминало мне о ней.

Боб взял бутылку виски и налил еще стакан.

Он не стал извиняться, не стал пытаться облегчить мою боль какими-то пустыми словами.

Вместо этого он дал мне виски, чтобы заглушить воспоминания.

Я потягивал обжигающий горло напиток, и это жжение напомнило мне о слухах, о лжи, о несчастном случае, о шрамах. Оно напомнило мне о боли, которая жила в моей груди, пока виски не удалось полностью отключить мой разум.

Каждое утро я просыпался по привычке. Я чистил зубы, принимал душ и одевался, потому что я привык так делать всю свою жизнь. Я просыпался, читал сплетни, напивался и ложился спать.

Ребята пытались убедить меня позволить им остаться со мной, но я отказался. В том, что произошло, был виноват я. Это я уговорил их выйти на воду, когда они хотели тусоваться в доме.