Малькольм же танцевал ужасно. Впрочем, это не мешало ему двигаться, как школьник на дискотеке.

Когда в баре стало слишком людно, мы вышли на Сансет и поплелись в сторону «Книг Просперо». До магазина оставалось более трех километров, и наши пьяные шутки выветрились в отрезвляющей вечерней прохладе. Мы остановились на красном сигнале светофора.

– Может, вызвать такси? – спросил Малькольм.

– Мы уже полпути прошли.

– Но ты вся дрожишь. – Он снял пиджак. – Хотя бы это возьми.

Загорелся зеленый. Я накинула его пиджак на плечи. От него пахло Малькольмом. Корицей вперемешку с соленым запахом пота. Я даже не задумывалась, что знаю, как от него пахнет. Я глубоко вдохнула, стараясь запечатлеть этот момент где-то на уровне обоняния, чтобы вспоминать запах Малькольма всегда, когда буду думать о нем, чтобы его запах напоминал об этом вечере даже на другом конце страны.

Когда мы вернулись в «Книги Просперо», Малькольм провел мне экскурсию по магазину, словно я оказалась здесь впервые. Показал мне его любимые книги и любимые книги Билли. Я же поделилась с парнем своими любимыми произведениями: биографией Вашингтона, Джефферсона, Линкольна. Я рассказала ему, что Томас Джефферсон любил книги и проводил целые недели в уединении, перечитывая и переписывая отрывки, которые ему не нравились.

Он даже отредактировал Шекспира. Шекспира!

– Уверен, что Миранду его изменения не коснулись, – подметил Малькольм. – Но вы… О, вам подобной нет. Достоинства вы все в себе храните, вы созданы из лучших совершенств[10]. – Я искренне удивилась, что он помнил эти строчки наизусть. – Это из «Бури», – похвастался он, расплывшись в улыбке до ушей.

– Я знаю, откуда это, – насторожилась я.

Его искренность застала меня врасплох.

Малькольм сложил книги Билли на столике с рекомендациями вплотную друг к другу, чтобы освободить место для моих «советов». Он написал на карточке мое имя и набросал мою карикатуру. На рисунке мои глаза выглядели куда больше, чем в жизни, а губы оказались недовольно надуты. Я выбрала недавно вышедшую биографию Пола Ревира, в которой подчеркивается его вклад в Революцию и развенчиваются мифы, придуманные Лонгфелло. Малькольм не сводил с меня глаз. В какой-то момент его лицо оказалось опасно близко к моему. Он осторожно поцеловал меня, ожидая, что я его оттолкну, но я не сопротивлялась, и поцелуй стал настойчивее.

Малькольм проложил дорожку поцелуев по моему плечу, слегка задевая ключицу. Я вдруг вспомнила Джея, но не смогла противиться влечению. К тому же мы с Джеем уже месяц не разговаривали. Можно ли чувствовать вину за измену, если с человеком потерял контакт? Измена ли это вообще?