– Да.
– Когда ты вернулся к дедушке, ему стало получше?
– Он… – Ной задумался. – Помнишь, ты сказала, что твоя бабушка не любила разговаривать о своем детстве? Он тоже. Он замкнулся в себе. Когда я вернулся, в кабинете была бабушка, но она ушла. Ты сказала, что она вышла поговорить с тобой?
Ной задел мою руку своей, передавая нож для сыра. Я чуть не задрожала всем телом.
– Да. Я пыталась выяснить… не понимаю, зачем дарить подарок, а потом просить его обратно, но это не так уж и важно. Совсем другое дело, если бы это была семейная реликвия.
Ной немного помолчал, открывая варенье из инжира и методично намазывая его на хлеб и сыр.
– Возможно, это и была семейная реликвия. Просто не ваша.
– Что?
– Может, это была реликвия моей семьи. И Эдвард подарил ее Рут, но, когда они расстались, забрал.
Я тут же принялась качать головой.
– Тогда почему она потребовала его вернуть?
– Не знаю. Но почему он забрал подарок?
– Неужели твой дедушка не обмолвился бы, что это была семейная реликвия? И тогда ожерелье не пропало, а осталось у него.
– Верно. Может, он хотел избежать разговоров о нем, потому что это навевало слишком много воспоминаний.
Мы пораженно замолчали под палящим солнцем, намазывая на багет бри и варенье.
– Надо узнать у бабушки, – сказал Ной – скорее себе, чем мне. – Она наверняка знает.
– И она уж точно более словоохотлива, чем твой дедушка.
– И может, это и не реликвия, – сказал Ной. – Вдруг он купил ожерелье для Рут, но оно было дорогим, и тогда дед решил, что может вернуть его себе, раз они больше не вместе.
– Возможно, – ответила я. Хотелось продолжить и сказать: а может, они солгали. Отчасти я