– Миллер, – позвала я, толкая его. – Проснись.

Он медленно, нехотя разлепил глаза, сел и тут же схватился за лоб, морщась от боли.

– Что?.. Вот черт.

Я вскочила с кровати и порылась в его рюкзаке.

– Значения высокие. Это феномен «утренней зари», верно? Я читала о нем. Ты вчера съел кучу углеводов?

– Пасту, – выдавил он и начал выбираться из постели. – Мне нужна… вода.

Я мягко толкнула его обратно.

– Сама принесу. – Я поспешила за стаканом воды из-под крана в ванной. Он осушил его в три больших глотка, а я бросилась к его аптечке, чтобы найти быстродействующий инсулин.

Пока открывала пакет, бормотала себе под нос, вспоминая все, что изучила с момента первой госпитализации Миллера четыре года назад.

– Одна единица инсулина на каждые пятнадцать миллиграммов свыше ста пятидесяти… – Я прикинула в уме. – Три единицы.

Я набрала в ручку нужное количество инсулина и забралась обратно на кровать. Миллер тяжело привалился к изголовью кровати, наблюдая, как я закатываю рукав и обнажаю его руку.

– Ты потрясающая, Ви.

«Мне до смерти страшно».

Несколько месяцев мы с Миллером избегали друг друга, и меня не было рядом, когда у него росли или падали показатели. Я уже забыла, как страшно все может обернуться. Вернулись и засели на краю сознания воспоминания о той ночи, когда он чуть не умер.

Я ввела инсулин и принялась наблюдать, как падают показатели, не выпуская его запястье.

– Какой твой нижний уровень?

– Между 80 и 120, – сказал он, закрыв глаза и откинув голову на спинку кровати.

Я прикусила губу.

– Они опускаются.

Когда на дисплее замерла цифра 110, я тоже привалилась к кровати.