«Но боже, как я мог смотреть маме в глаза?»

Я покачал головой.

– Не смогу. Даже если бы захотел… – я прочистил горло. – Я не могу так поступить с мамой. Это было бы предательством.

– Я уже в курсе, – произнесла мама, входя в палату. – Вы насчет Рэя? Прости, не хотела подслушивать. Он мне тоже звонил. – Она ласково улыбнулась Вайолет. – Ты не оставишь нас на минутку, милая?

– Конечно. – Она в последний раз сжала мою руку и вышла.

– Ты с ним разговаривала? – спросил я у мамы. – Когда?

– На прошлой неделе. Он расспрашивал о тебе. Беспокоился.

– И ты смогла спокойно с ним разговаривать после стольких лет? После всего, что он натворил?

– Не сразу. Но когда ты вышвырнул Чета из нашего дома, я словно вышла из транса. Я позволяла этому человеку издеваться над тобой, и это непростительно. Но ты простил меня.

Я с трудом сглотнула.

– Это не одно и то же.

– Меня не было рядом, когда ты во мне нуждался, – сказала мама. – Чет ушел, и у меня появился второй шанс. Я поклялась, что больше не позволю мужчинам диктовать, как мне жить. Когда твой отец позвонил на прошлой неделе, я боялась брать трубку. Но, боже, я устала бояться. И я ответила. И так рада, что сделала это. Мы никогда не станем друзьями, но мне больше не придется жить с мыслями о нем. Я его отпустила.

– Так вот почему он сейчас здесь?

– Он здесь ради тебя. Никакой другой причины нет. – Она взяла меня за руку. – Если хочешь отказать ему, это твое дело. Но не делай этого ради меня. Я твоя мать. Единственные желания матери – чтобы ее ребенок был здоров и счастлив. – Она убрала выбившуюся прядь волос с моего лба. – И пока что не так много надежд, что исполнятся они обе.

На следующее утро я натянул джинсы и футболку. Я согласился встретиться с отцом, но не в своей проклятой больничной палате, где выглядел жалким и слабым. Не собирался вызывать к себе жалость. Но зеркало подтвердило, что я все равно слаб и жалок. Бледный, осунувшийся и похудевший по меньшей мере на десять фунтов со времени госпитализации.

На территории больницы был разбит сад с извилистыми дорожками и кельтским лабиринтом. Ярко светило солнце, я шел по лабиринту, опустив голову, засунув руки в карманы. Тропинка постоянно петляла, круг за кругом.

– Миллер.

Голос заставил меня застыть на месте. Я не слышал его семь лет. Семь лет этот голос не произносил моего имени. Я медленно обернулся. На меня смотрели мои собственные глаза.

Отец стоял, тоже засунув руки в карманы джинсов, рядом со скамейкой возле входа в лабиринт. Я словно смотрел на себя лет через двадцать. Его кожа загорелее, возможно, от работы на улице, но сходство настолько явное, что смотреть было больно.