– Ты влюбился в нее? – Я хрипло хохотнул. – Это типа все меняет? Браки разваливаются, потому что люди влюбляются в других людей, но они не прекращают любить своих детей.

– Я не прекращал, – возразил он, его глаза блестели. – Клянусь тебе в этом. И я ничего от тебя не жду. Совсем ничего. Даже твоего прощения. Но мне больше нечего предложить. Тебе больше не нужны мои деньги. Они были нужны давным-давно. И я уже давно отказался от своего права называться твоим отцом. Но ты болен, и я могу помочь тебе выздороветь.

Я потер лицо обеими ладонями.

– Господи, Вайолет сказала то же самое.

– Твоя девушка?

Я кивнул.

– Хорошенькая?

– Красивая.

– Ты ее любишь?

– Она – единственная причина, по которой мы сейчас разговариваем. Я собирался послать тебя к черту. Даже если это убьет меня.

– Упрямец, – произнес он с гордой улыбкой и со слезами на глазах. – Как и всегда. Только взгляни на себя. Так вырос.

– Папа… – я с трудом сглотнул. – Не надо.

– Позволь мне сделать это для тебя, а потом я уйду, – хрипло сказал он. – Тебе не обязательно говорить со мной или видеться. Ты не обязан впускать меня в свою жизнь. Я лишь хочу быть уверен, что она у тебя есть.

– Чтобы очистить свою совесть? – спросил я дрожащим голосом, опасаясь не справиться со слезами. Меня убивало, как его боль вызывала мою собственную, расплавляла твердую броню гнева и оставляла открытые раны. – Это единственная причина?

Он поднялся на ноги.

– Нет. Не единственная.

– Потому что она хороша, пап. Только осел откажется. Ты на это рассчитывал? Что у меня не будет выбора? Что ж, так и есть. – Я чувствовал, как разваливаюсь, семь лет боли прорывались наружу. – Я могу согласиться на твое донорство и все равно не простить тебя. Я не прощу тебя. Не прощу…

Не говоря ни слова, он обнял меня, и на меня внезапно обрушились тысячи детских воспоминаний об отцовских объятиях. Они переполняли меня, и я цеплялся за них, цеплялся за отца. Настоящего, реального, из плоти и крови.

– Прости, – прошептал он, гладя мои волосы, хватая меня за футболку.

– Мне так жаль.