Я уже остановилась на ротинале как на самом легком и надежном способе убийства, а теперь окончательно пришла к выводу, что не способна на насилие и просто не сумею столкнуть Монику с балкона. Я высыпала содержимое пяти пилюль в конвертик (вот и все приготовления к решительной атаке), а на другой день позвонила Монике.

— Привет, Джо! — ответила она без малейшего воодушевления.

Думаю, ей была ненавистна мысль о том, чтобы и впредь поддерживать со мной отношения — ведь с меня уже нечего было взять. Что ж, ее симпатия была мне без надобности, довольно было, если она снизойдет до меня. Приходилось снова взывать к алчности.

— Как рука? — осведомилась я в качестве прелюдии к разговору.

— Пройдет. Что тебе нужно?

— Ничего. Наоборот, хочу тебе кое-что предложить.

— Что бы это ни было, вряд ли оно меня заинтересует.

— Даже если это рубиновые подвески в тон ожерелью? Это ведь был гарнитур.

— Вот как? — послышалось в трубке после короткой паузы.

— Я их так ни разу и не надела — слишком тяжелы для моих ушей.

— Странно. Почему же ты не попробовала продать все вместе как гарнитур? Это повысило бы цену.

— Должна же я была что-то сберечь от прежней жизни! Теперь это уже не важно. Послушай, ожерелье прекрасно и само по себе, но с подвесками становится просто ослепительным.

— И сколько ты за них хочешь?

— Ничего. Это подарок.

— Неужели?

— А на что они мне теперь, скажи на милость? По крайней мере сделаю последний красивый жест в моей жизни.

— Как трогательно… — пробормотала Моника с сомнением.

Я подумала, что все это звучит не слишком убедительно, и решила добавить красок:

— Я много думала о том, что узнала тогда за ленчем: что тебе горько вспоминать то лето, потому что я тобой помыкала. Как ни тяжело это признать, я в самом деле могла — сама того не ведая — держаться с тобой не совсем на равных. Я ведь искренне верила, что богатство и положение ставят человека выше тех, кому не так повезло. Это своего рода комплекс неполноценности. Теперь-то я понимаю, что не в деньгах счастье. Все бриллианты и рубины мира не смогут вернуть мне утраченное здоровье, значит, они мне ни к чему.

— Какое здравомыслие! — воскликнула Моника фальшивым тоном.