— Так говорят.

Лина вскинула голову:

— Я не спрашиваю, кто что говорит! Бабуля, что ты об этом знаешь?

— Знаю лишь одно: порой на берегу реки на меня накатывает такая печаль, что слезы сами льются из глаз. Немало горя было у меня в жизни, но эти слезы — не мои, не по моему горю. И еще знаю: случается иногда, что души умерших не могут упокоиться в мире и ищут себе новую жизнь. Ищут долгие годы, даже столетия, пока не найдут. А ты, девочка моя? Чего ищешь ты?

Лина снова положила голову ей на плечо, закрыла глаза.

— Я думала, что все уже нашла. А теперь… теперь не уверена. Бабуля, он меня любит.

— Знаю.

— Но если я тоже его полюблю — все переменится. Навсегда.

Одетта улыбнулась и, протянув руку, выключила свет.

— Так оно и будет, девочка моя, — прошептала она, снова гладя Лину по голове. — Так и будет.

18

18

В число обязанностей шафера, полагал Деклан, входит не только организовать мальчишник, но и оставаться на нем до самого печального конца.

Печальный конец настиг их с Реми в какой-то дыре на задворках Французского квартала, где спиртное прожигало дыры в желудке, а стриптизерши приближались к пенсионному возрасту. Но это уже никого не смущало.

Движимый великодушием, Деклан засунул последний доллар за бретельку потного лифчика какой-то толстухи, а затем повернулся к Реми и потянул его за руку.

— Вставай, п-приятель. Нам пора.

Реми смотрел на него совершенно остекленевшими глазами.

— А? Что? Уже утро?

— П-почти.

Крепко держась за руки — не столько из дружеских чувств, сколько из чувства самосохранения, — они выбрались наружу. Реми завертел головой, словно кукла на шарнирах.