Кто-то передал ему бутылочную тыкву, и он отхлебнул пива.

Он знал, что Ваньиру пошла в их новую хижину, которую он с друзьями построил рядом с хижиной матери. Но он пока не был готов предстать перед своей невестой. Слишком много было в нем злобы и желчи, а в таком состоянии о любви лучше забыть. Поэтому он опустошил тыкву и потянулся за следующей. С другой стороны костра, вокруг которого танцевали молодые люди, Дэвид заметил свою мать. Она сидела и смотрела на него.

Дэвид подсчитал, что его матери сейчас пятьдесят пять лет. Если бы она перестала брить голову, на ней бы появилось множество седых волосков. Но ее лицо все еще оставалось гладким и прекрасным. Шею ее обвивали многочисленные ожерелья. Она все еще носила старомодное платье из мягких шкур, с огромными петлями, возвышающимися по обе стороны от головы.

Вачера для своего народа была ходячим памятником ныне исчезающих старых обычаев. В глазах Дэвида мать была своеобразной священной иконой, напоминающей окружающим, как все было заведено раньше. Сердце защемило от тоски. Сколько же лет она провела в одиночестве! Одна, без мужа, ждущая единственного сына с войны, она жила в хижине, которую регулярно ломали белые люди и которую она терпеливо отстраивала снова и снова, пока ее наконец не оставили в покое. Мать Дэвида, Вачера Матенге, стала в Кении легендой благодаря своей неуступчивости по отношению к европейцам.

По возвращении Дэвид часами говорил с матерью, а она просто молчала и слушала его. Он рассказал ей о своей непростой жизни в Уганде, где учился без всякой посторонней помощи и закончил колледж лучшим в своем выпуске. Про Палестину, когда единственным его утешением были мысли о возвращении на родину. О том, какую боль ему приносило осознание того, что он здесь человек второго сорта.

— Они восхваляют нас в своих газетах, — говорил он ей, когда они готовили еду в ее хижине. — И по радио тоже. Правительство гордится своими «цветными солдатами». Парламент называет нас героями. Они внушают нам гордость и уверенность в себе. Они учат нас читать, писать и сражаться ради великой цели бок о бок — и луо, и кикую. Но, когда мы возвращаемся в Кению, нам говорят, что для нас здесь нет места, нас не хотят брать на работу. Возвращайтесь, мол, обратно, на территорию своих предков и сидите там. Мама, все британские колонии получают независимость. Так чем Кения отличается от них?

Дэвид знал, что не он один задается такими вопросами. Несмотря на то что разразившаяся война приглушила нарастающую среди африканцев политическую обеспокоенность, которая зародилась в 1937-м, сейчас эта тенденция вновь начала развиваться. Даже теперь, пока Дэвид допивал очередную тыкву с пивом, в Найроби проходило тайное собрание Кенийского Африканского Союза, на котором его лидеры — молодые, образованные и полные сил люди — обсуждали план того, как Кения обретет независимость. Также ходили слухи, что Джомо Кеньята, знаменитый агитатор, собирается вернуться в Кению после семнадцатилетнего отсутствия. Принимая во внимание все эти процессы, как и неотвратимое возвращение домой семидесяти тысяч кенийских солдат в конце войны, Дэвид был уверен, что жизнь в Кении изменится навсегда.