Он еще крепче обнял ее. Она прижалась к нему. На его глазах выступили слезы, это были слезы сочувствия, слезы, вызванные собственными воспоминаниями.
— Я чувствую такую боль, — шептала она. — Я не могу это вынести.
Она прижалась губами к его рту. Он позволил ей поцеловать себя.
— Не оставляй меня, — молила она, — я этого не вынесу.
Он плакал вместе с ней, с новой силой переживая ту давнюю боль, горюя о пустых, лишенных любви годах, прошедших после смерти Артура. Она обмякла в его руках, будто у нее больше не было сил стоять на ногах, и он подвел ее к пыльной кровати, которая в 1919 году проделала такой долгий путь из Белла Хилл.
Он уложил ее и продолжал обнимать, пытаясь хоть как-нибудь утешить. Она плакала в его объятиях. Она льнула к нему, целовала его лицо. Мона говорила слова, которые он не хотел слышать. Она шептала:
— Как мне больно, Тим. Сделай хоть что-нибудь, умоляю, чтобы эта боль прошла. Я не могу ее больше выносить…
И Тим Хопкинс, который никогда не любил женщину, утешил ее своими неумелыми, вымученными ласками. Направляемый ее руками, он пытался понять, что именно она хочет от него, и беспрестанно думал о ее брате — единственном человеке, которого он когда-либо любил.
Часть седьмая 1963
Часть седьмая
53
53
Дебора завороженно наблюдала за тем, как солнечные блики плясали на поверхности воды. «Будто россыпь янтаря и бриллиантов», — думала она.
Она сидела на коленях на берегу реки — босоногая маленькая девочка, окутанная столбом золотистого солнечного света. Ее черные волосы выбились из хвостика и разметались по плечам и спине. Она не шевелилась, казалось, будто она выросла из глинистой почвы, как бамбук, папоротник и прибрежные травы, которые ее окружали. Белое ситцевое платьице делало ее похожей на беленький цветочек, сияющий нежным светом в утреннем солнце; густая листва вокруг нее переливалась мириадами оттенков зеленого, отбрасывая нежные блики на ее загорелые руки и ноги. Она казалась частью окружающей ее природы, будто лесная нимфа присела отдохнуть у реки.
Дебора сидела неподвижно, потому что внимательно наблюдала за парой выдр, резвящихся в заводи среди речных валунов. Их коричневые с красным отливом тельца блестели на солнце; маленькие круглые головки с короткими ушками и пушистыми бакенбардами то появлялись над водой, то снова исчезали. Казалось, что играющие зверьки осознают присутствие маленькой девочки; сама Дебора была уверена, что они исполняют свой номер специально для нее.
Пригревшись на солнышке, восьмилетняя девочка погрузилась в блаженную полудрему. Будто загипнотизированная, глядела она большими черными глазами на рябь, пробегающую по водной глади, на желтые, коричневые и серые камушки, усеявшие дно реки, — будто какая-то нерадивая птица обронила свои яйца или драгоценности рассыпались из сундука с сокровищами какого-нибудь короля. Она погрузила руку в воду. Вода была ледяная. Дебора знала, что река брала свое начало на горных вершинах, в том месте, которое, как объяснила ей гувернантка, называлось Абердеры. Эта вода проделала долгий путь вниз с окутанных туманами, поросших вереском пиков, через леса, такие непроходимые, что туда еще не ступала нога человека, по затерянным потокам и водопадам, чтобы, наконец, плескаться в берегах этой реки, которая называлась Чания.