Сильно подведенные Лизкины глаза сверкнули прежним, молодым, озорным блеском, и Аделаида поняла, что ради этого вопроса Лизка к ней и подсела.
– Или, может, ты скажешь, что это Борис? – продолжала Лизка, нимало не смущаясь и не снижая громкости своего хорошо поставленного еще в учительские времена голоса, – мол, вырос, похудел, похорошел, сбрил бороду и покрасил волосы?
– Нет, – спокойно ответила Аделаида, – это не Борис.
– Тогда я у тебя его уведу, – заявила Лизка, стукнув кулачком по столу и расплескав шампанское, – он слишком хорош для таких, как ты… тюлених.
– Попробуй, – усмехнулась Аделаида, облизывая ложечку.
Лизка замолчала и, прищурившись, взглянула на Аделаиду повнимательней.
– Я была не права, – задумчиво изрекла она, – ты изменилась. Ты очень изменилась. Стала более сильной, уверенной, интересной… вроде бы даже поумнела. И все же я не могу поверить, что ты –
– И не надо, – сказала Аделаида, – не верь. Это не любовник. Это муж.
Если бы не выпитое вино и не Лизкино нестерпимое нахальство – нипочем бы она этих слов не произнесла, не дала бы им вырваться на свободу из сокровенных глубин сердца.
Лизка, открыв рот, уставилась на появившегося в дверях Карла.
Аделаида вздрогнула. На ее щеках зажглись два алых, хотя и приглушенных пудрой пятна. Она слишком хорошо знала Лизку, чтобы надеяться, что та, морально уничтоженная, тихо и скромно вернется за свой столик.
Карл подошел к ним.
Аделаида собралась с духом.
– Карл, это моя знакомая, Елизавета Петровна Воронцова…
– Да он еще и иностранец, – промурлыкала Лизка, состроив Карлу глазки, – а скажите, вы что, в самом деле ее муж?
– Разумеется, – ответил Карл, глядя на Лизку с вежливым любопытством.
Но, поскольку она больше ничего не сказала, а лишь откинулась на спинку стула с выражением величайшего изумления на лице, он повернулся к Аделаиде:
– Делла, нам пора.