Дома Бернис сняла пальто и поставила чайник. Пока готовился кофе, она закурила половинку косяка, сокрушаясь, что у нее больше не осталось дури. Сейчас хорошая травка была в дефиците, ей удалось достать лишь спрессованный кусок плохого качества. Бернис употребляла травку, предпочитая легкий кайф тяжелому забытью героина.

Плеснув в свой кофе порядочную порцию водки, она понесла две чашки в комнату. Ее друг сидел на диване, держа на коленях ее маленького сына, и рассказывал мальчику какую-то историю. Наблюдая за этой картиной, Бернис с грустью подумала, что ребенок растет без отца, с которого он мог бы брать пример.

Бернис и своего отца не знала. Мать сказала ей однажды, что он был хорошим человеком с добрыми глазами, но вот имени не могла припомнить. Всех многочисленных братьев и сестер Бернис произвели на свет разные отцы, так что по большому счету имя родителя не имело значения. По крайней мере, именно в этом Бернис убеждала себя всю жизнь.

Она еще не оправилась от тяжелой смены и надеялась, что травка приведет ее в норму. В противном случае придется попросить у соседки пару таблеток валиума.

— Хорошо поработала?

Она покачала головой:

— Так, ничего особенного, пара придурков. Да и в салоне дела в последнее время дерьмово идут. Я вот подумываю, не перебраться ли мне в Сити? Сьюзи считает, что я могла бы там зарабатывать больше и при этом работать меньше. Приличные мужики из Сити хотят по-быстрому получить удовольствие перед тем, как отправиться по домам к своим законным женушкам. С другой стороны, добираться далеко, эта езда ведь такой геморрой…

Мужчина сочувственно кивнул, потом спросил:

— Ты здесь хоть иногда убираешься? Или мне позвонить в социальную службу и попросить их навестить тебя?

Она расхохоталась:

— Что, не нравится? Но тебе лучше заткнуться, понял? Запомни, я не собираюсь выслушивать от тебя поучения.

Мужчина рассмеялся вместе с ней:

— Бьюсь об заклад, ты была сучкой даже в раннем детстве.

Теперь его голос звучал холодно и грубо. Девушка бросила на него взбешенный взгляд. Ей сегодня только этого хмыря не хватало с его оскорблениями.

— Да как ты смеешь? Если ты собираешься действовать мне на нервы, тогда проваливай. С меня сегодня уже достаточно. — Она была оскорблена, ее карие глаза потемнели от гнева, и она сразу же стала выглядеть на свои годы.

— Что это с тобой случилось? — спросила она презрительно. — То ты сама любезность и доброта, а то превращаешься в настоящее дерьмо. Так вот, приятель, я не хочу, чтобы на мне срывали злобу.

Она встала, ее короткая юбка задралась, обнажив бледные ляжки. При грубом свете голой лампочки целлюлит был особенно заметен. Высокие каблуки туфель поистерлись по бокам, и ей приходилось слегка косолапить, чтобы это не бросалось в глаза. Крошечные груди подрагивали от злости под ярко-оранжевым коротеньким топом.