— Вот именно этого я и пыталась избежать. Почему я вам не рассказала? Прокрути этот разговор назад. Я не дам тебе в это вмешаться. Я не позволю тебе вмешиваться в мою работу, в эту часть моей жизни.

— Не смей мне указывать, что я буду делать!

— Аналогично!

— Баста! Баста! Хватит! — Бьянка вскочила с тахты. — Не смей повышать голос на своего отца, Катарина. Не смей кричать на свою дочь, Гибсон. Я сама буду кричать на вас обоих. Болваны! Stupidi! [41] Вы оба правы, но это не помешает мне столкнуть ваши пустые головы. Ты… — Она ткнула пальцем в грудь мужа. — Ты ходишь кругами и никак не доберешься до сути. Наша дочь не эгоистична, и за это ты извинишься. А ты… — Палец ткнулся в грудь Рины. — У тебя есть твоя работа, мы гордимся тем, что ты делаешь, тем, что ты есть. Но это другое дело, и ты сама это понимаешь. Речь идет не о ком-то другом. Речь идет о тебе. Разве мы когда-нибудь запрещали тебе входить в горящее здание, которое могло в любой момент обрушиться тебе на голову? Мы когда-нибудь говорили: «Нет, ты не можешь стать полицейским офицером, потому что мы не хотим волноваться из-за тебя день и ночь»?!

— Мама…

— Я не закончила. Ты сама поймешь, когда я закончу. Кто больше всех гордился тобой, когда ты стала тем, кем хотела? И ты смеешь говорить нам, что это не наше дело, когда кто-то хочет погубить тебя?

— Я… я просто не видела смысла в том, чтобы волновать всех.

— Ха! Волноваться — это наша работа. Мы твои родители.

— Ну, ладно, надо было сказать вам. Я собиралась после сегодняшнего… Если бы Бо не встрял…

— Теперь ты будешь обвинять его? — вмешался Гиб.

Рина приняла бойцовскую стойку.

— А больше никого не осталось. И потом, его же здесь нет, он возражать не будет. Конечно, я с удовольствием повешу это на него. Да и с каких это пор он вдруг стал твоим лучшим другом?

— Он пострадал, спасая тебя. — Гиб сжал запястья Рины. — Сандер этой ночью мог зашивать тебя. А могло быть и того хуже.

— Извинись, — напомнила ему Бьянка.

Гиб мученически возвел глаза к потолку.

— Прости, что я назвал тебя эгоисткой. Ты не такая. Я просто был очень зол.

— Ладно, все нормально. Я эгоистична, когда речь заходит о вас. Я люблю вас. Люблю вас обоих, — повторила Рина, прижимаясь к отцу и взяв за руку мать. — Я не знаю, кто все это делает и почему, но теперь мне действительно стало страшно. Оба раза он оставил на месте преступления предметы из «Сирико».

— Из «Сирико»? — переспросил Гиб.

— В школе это был коробок спичек, сегодня — столовая салфетка. Он мне намекает, что может войти туда, добраться до вас. Он мне намекает… — Ее голос дрогнул. — Я боюсь, что он может причинить зло кому-нибудь из вас. Я бы этого не вынесла.