– Моя Марья тоже беременна, но выглядит на все сто и даже лучше. А ты знаешь, что Катя приезжает сюда почти каждый день и сидит на твоей могиле по нескольку часов? Если она бездушная сука, то почему она так поступает: цветы на могиле меняет, сорняки выпалывает? Зачем ей это? Ее же никто не видит.

– Сема, а как она себя чувствует? – тихо спросил Андрей, не отрываясь от бинокля.

– Как выглядит, так, наверное, и чувствует. Хреново, одним словом.

Андрей отложил бинокль, посмотрел другу в глаза, сказал:

– Они мне почти каждую ночь снятся. Она и ребенок.

– Сын. – Сема улыбнулся. – У тебя, Лихой, будет сын. И не спрашивай, откуда я это знаю.

– Мальчик?

– Ну, если сын, значит, мальчик.

Андрей закрыл глаза, прислушался к себе. Он приучил себя думать о ребенке как о каком-то абстрактном бесполом существе. Так было и проще, и безопаснее. А сейчас он осознал, что женщина, склонившаяся над его могилой, носит под сердцем его сына. И какой бы грех она ни совершила, она его уже искупила самим фактом существования этого ребенка.

– Она собирает ключи, – сказал Сема шепотом, словно боясь спугнуть Андреевы мысли.

– Какие ключи?

– Ребята из наружки докладывают, что последние четыре дня она покупает замки определенной формы. Они насчитали двенадцать штук.

– Зачем?

Сема пожал плечами.

– Если бы это был только один замок, я бы предположил, что ей нужно запереть какую-то дверь. Но если таких замков аж двенадцать штук и все они одного образца…

– Значит, она хочет не запереть, а открыть какую-то дверь.

– Похоже на то.

– В замке?

– В замке нет дверей с такими механизмами. Я это точно знаю.

– Тогда где есть?