Я чувствовала себя так, словно голубой зонтик заслонил собой все неприятное. Да, определенно, я была счастлива в тот день.

Имя его я написала королевским лиловым цветом с золотыми вкраплениями.

Из толпы наблюдавших раздались возгласы восхищения и моя рука под его именем сама вывела золотые геральдические лилии.

— Вот, — сказала я. — Устраивает?

— Вы должны заплатить за нее, папа.

— Пусть мадемуазель Лоусон назовет цену.

— Немного дороже остальных, как вы думаете, мисс, это же особая кружка.

— Намного дороже, я считаю.

— Я в вашей власти.

Когда граф опустил плату в банку, подставленную Женевьевой, раздались удивительные возгласы: наше пожертвование на монастырь, очевидно, будет самым значительным.

Женевьева порозовела от удовольствия. Она была почти так же счастлива, как и я.

Когда граф отошел, я увидела около прилавка Жан-Пьера.

— Мне тоже кружку, — сказал он, — и тоже с геральдическими лилиями.

— Пожалуйста, распишите ему, мисс, — попросила сияющая Женевьева.

И я расписала.

Потом все стали просить расписать кружки геральдическими лилиями, приносили даже те, которые были уже проданы.

— За лилии дороже, — торжествующе вскричала Женевьева.

Я расписывала, Женевьева вся раскраснелась от удовольствия, а Жан-Пьер стоял рядом и улыбался.

Это был полный триумф. За свои кружки мы заработали гораздо больше, чем другие. Все только о них и говорили.

С наступлением сумерек заиграли музыканты, на лужайке начались танцы, некоторые танцевали в холле.