Выпив ещё коньяку, врач устало откинулся на спинку кресла и сухо сообщил: больной потерял много крови, у него множественные переломы, повреждена селезёнка и ещё целый ряд проблем, о которых не стоит распространяться при дамах. Эллина вздрогнула и непроизвольно положила руку на живот. Лишь бы там кто-то оказался! Увы, пока никаких признаков.

— Не беспокойтесь, — правильно разгадал её опасения врач и слабо улыбнулся, — у господина будут дети. Я имел в виду другое. Просто не вижу смысла пугать женщин. Скажу лишь, состояние тяжёлое. За мной вовремя послали. Выздоровление будет проходить болезненно, я выписал морфий. Принимать в первые две недели по три раза в день. Потом, полагаю, не потребуется. Моя помощница останется в качестве сиделки и всё сделает. Разумеется, никаких волнений, покой и забота. Слепки зубов сделал, новые поставлю, когда больной немного окрепнет. Тогда же сведём шрамы. Сейчас главное, чтобы не вскрылись раны. Поэтому, госпожа, — он строго посмотрел на Эллину, — никаких любовных утех! Даже если станет просить.

— Впрочем, — улыбнулся лекарь, заметив румянец на щеках гоэты, — это мы обсудим исключительно с вами. Это, безусловно, личное, но ваш жест заставил подумать… Вы беременны, госпожа?

Леди ли Брагоньер тут же метнула на Эллину хищный взгляд. Казалось, она сейчас её растерзает. Гоэта нервно облизнула губы и вжалась в спинку дивана. В голове пронеслось: «Сейчас меня выгонят».

— Если да, я настаиваю на осмотре.

— Благодарю, но я не беременна, — поспешнее и громче, чем следовало, возразила гоэта.

Разумеется, леди ли Брагоньер просто так не отстала и выразила желание так же переговорить с Эллиной наедине. О чём, та уже знала: «Никаких детей, милочка, я не позволю какой-то дряни тянуть из сына деньги, особенно теперь. Если рассчитываете на брак, костьми лягу, но не позволю». Однако леди задала всего один вопрос: «Ольер проявил неосторожность?» Эллина предпочла не отвечать, воспитание же хозяйки дома не позволило настаивать на откровенности.

Врач сухо проинструктировал по части отношений, без тени смущения расписав, что и когда можно будет делать. Эллина догадывалась, Брагоньеру это не понравится. Он, конечно, нетемпераментный мужчина, временное воздержание легко переживёт, зато потом явно воспротивится. В постели соэр тоже привык всё делать сам.

Счёт оплатила леди ли Брагоньер. Врач не стал пересчитывать деньги и откланялся до завтра. Эллина же, дождавшись, пока дом погрузится в темноту, поспешила к любовнику.

* * *

Эллина задремала, уронив голову на руки. Она пробралась в спальню любовника тайком, поздним вечером, и уговорила сиделку позволить сменить себя у постели больного. Опасения насчёт «интересного положения» не подтвердились, осмотревший гоэту врач высказался категорично, и леди ли Брагоньер успокоилась. Соэр медленно, но верно шёл на поправку. Во всяком случае, со слов врача и сиделки. Эллина видела лишь порозовевшую кожу. При ней он всегда спал. Леди ли Брагоньер сдержала слово и не мешала гоэте целыми днями просиживать у постели сына. Эллина даже сама его побрила. Сама хозяйка дома заходила к больному строго по часам: после завтрака и перед отходом ко сну. Сидела обычно по полчаса, вполголоса беседовала с помощницей врача и уходила, подарив сыну поцелуй в лоб.