Но чем он им сперва понравился и чем впоследствии не угодил? Эту загадку он разгадать никак не мог.

Раздевшись догола, Мишка кое-как помылся, надел чистое исподнее и вздохнул с немалым облегчением. Ему доводилось и по две недели не бывать в бане, не менять рубашку, но это не была отсидка в казематке!

Когда он натянул чулки, замысел уже приобрел словесный вид: не просто ждать явления французов или их посланца, а ждать во всеоружии и даже нарочно являться всюду, где это может случиться.

Ему доводилось идти навстречу опасности и действовать решительно, только нелепое житье-бытье в ожидании фоминских денег его избаловало, азарт уснул. А вот каземат и известие о смерти Воротынского стали той необходимой встряской, которая пробудила к жизни иного Мишку Нечаева… впрочем, только ли это?..

Лихое ассо с мадемуазель Фортуной тоже что-то значило…

Ждать, пока тебя найдут и что-то с тобой проделают – этим Нечаев всю осень занимался. И такое времяпрепровождение ему осточертело. Он встряхнулся, он уже хотел сам идти навстречу опасности.

Не загибая буклей, а лишь собрав влажные волосы в косицу, Мишка оделся и поспешил вниз, в зал – авось там будут новости. И новости были!

Арист, почти не удивившись Мишкиному явлению, рассказал диковинное: дура оказалась отнюдь не дурой, а очень даже сообразительной курляндской баронессой, и она не побоялась отправиться к самому Шешковскому, чтобы просить за Нечаева. Что она говорила – неизвестно, а после беседы ее отвезли обратно к госпоже Егуновой, которая, оказывается, была единственной родительницей дуры, и та приняла девицу как родную дочь, клянясь, что безмерно к ней привязалась и жить без нее не в силах.

– Ох, ни хрена себе! – воскликнул Мишка. Надежда получить деньги от Фомина с треском рухнула в тартарары.

– Весьма тонко подмечено, – согласился Арист.

– Но ежели мы каким-то бесовским образом притащили в столицу баронессу, то где же дура?!

Арист развел руками.

Мишка понял, что прямо сейчас в этой интриге все равно не разберется, и вообще нужно оставить ее в прошлом, и перешел к делу.

– А не хочешь ли ты, сударь, объявить еще одно ассо – мое с госпожой Фортуной? – спросил он. – Только на сей раз я буду биться без маски, и пусть в листках напечатают мое имя.

Арист, которого вообще было трудно смутить, посмотрел на Мишку очень озадаченно.

Он увидел не прежнего Нечаева с неизменной приветливой улыбкой, а человека, принявшего какое-то подозрительное решение. Улыбка обернулась оскалом, и Арист, впервые за все время знакомства, понял, что Мишка может быть опасен. Не только искусством фехтовальщика, но и чем-то иным, упрятанным в душе; возможно, сочетанием ласкового нрава, непременной принадлежности дамского угодника, и отсутствием жалости.