— Хорошо, что питбуля не держите, — заметил Жека.

— Точняк! — заржал парень.

Токарный цех располагался в четырехэтажном заводском корпусе, стекла в окнах двух верхних этажей в котором были выбиты, а на самом здании висел еле читаемый лозунг со старых времен — что-то там про партию и почему-то про космос. У ворот, на скамеечке, прислонившись к кирпичной стене, курили двое рабочих в возрасте. Один, с грубым искореженным лицом, будто бы скрученным из арматуры толщиной в палец, был в промасленном фартуке поверх темно-синего халата, а другой, похожий на постаревшего, но все еще симпатичного героя советских агитплакатов — в таком же промасленном комбинезоне и в стимпанковских очках-консервах, задранных на лоб. Руки работяг, в которых они держали пачки недешевых сигарет, были такими же грязными как и их одежда, но на выбритых морщинистых лицах царили приятное буддистское спокойствие и железобетонная уверенность в завтрашнем дне.

— Здравствуйте, — подошел к ним Жека.

— И тебе не хворать, — ответил ему один из работяг (тот, что с плакатов), едва посмотрев на Жеку и не удостоив его даже кивком.

Второй и вовсе не взглянул на него, умиротворенно наблюдая, как в двух десятках шагов от них в висящих пыльных гроздях рябины шмыгают воробьи. Буддист он, что ли?

— Извините, вы не знаете Ульмара? — спросил Жека.

— А тебе он зачем? — поинтересовался тот, что с плакатов.

— Кого он спрашивает? — не поворачивая головы, спросил работяга с арматурным лицом у своего приятеля.

— Да нашего военнопленного.

— А его Ульмаром зовут? Я и не знал. Подметает и подметает какой-то чурка. Я думал, может, у него и имени-то нет. Он ведь, вроде бы, и не разговаривает… А зачем он тебе? — уставился «буддист» на Жеку глазами, которые показались ему знакомыми.

— Дело к нему есть, — пожал тот плечами.

Он понял вдруг, что у рабочего такое же выражение глаз, как у деда Стаса, когда тот еще был здоров. Где-то в их глубине можно было разглядеть запуски спутников, стахановские нормы шахтеров и яростные атаки штрафных рот на немецкие танки.

— Да ясное дело, Горыныч, — за Жеку ответил тот, что с плакатов. — Дури хочет у этого душмана взять. Не могут они, нынешние, торговать за компьютером по шестнадцать часов в сутки без наркотиков.

— Эх, парень! — покачал головой арматурный, сплюнул себе под ноги. И тут его как включили. — Просрали вы все свое! — по-шукшински рубанул он. — Ни здоровья, ни специальности. На машинах ездите, а гайку закрутить не можете. И сколько бы вы не зарабатывали, тратите все равно больше. Работаете на банки да на гулянки. Что посерьезней купить — кредит берете. На пылесос денег не скопить… Раньше как? Подошел к автомату с газировкой, стакан помыл, водочки туда плеснул, три копейки бросил, сиропа он тебе налил — вот и коктейль. Выпил, стаканчик сполоснул после себя и в кино пошел. На «Бриллиантовую руку». «Ребята, на его месте должен быть я! — Напьешься — будешь», хе-хе. А теперь что? Виски с колой, а в коле — одни, бля, канцерогены, аж на зубах хрустит. И виски из канистры в подвале чурбанье разливает. И кино у вас — если перднули, значит смешно. Каждый год куртки-шубы меняете. Одежда еще новая, не порвалась, а вы новую покупаете — мода! Эх!.. И бабы у вас какие-то… Перед компьютерами все сидят, вместо того, чтобы по дому и детьми заниматься… Попросил невестку манты сделать — глазами хлопает, не знает, что такое манты, веришь? Думала, я ругаюсь «мандой». Про мясорубку даже не слышала, думала, что я шучу, — арматурный снова сплюнул и не договорил, будто выключился, опять уставившись на воробьев.