— Нисколько. Клянусь, не задумываясь, вот этими руками придушила бы её. — Алина бросилась лицом в подушки.

— Успокойся, детка. — Инга погладила её спину. — Послушай меня внимательно. Я давно хотела сказать… Нет, не хотела, — должна была… Инга набрала полную грудь воздуха. — Это все ерунда, что вы там с Анной не поделили… В Боткинской, умирает твой отец. Настоящий отец.

Поднявшись, Алина недоверчиво заглянула матери в лицо.

— Не слабые у тебя шуточки. Ты что, так меня развеселить хочешь?

— Чему уж тут радоваться? — Инга отвела глаза. — Факт остается фактом. Прости, прости меня, детка…

— Ах, что за проблемы через четверть века! — Алина снова легла. — Если честно, я всегда подозревала что-нибудь подобное. Но меня эта физиологическая подробность не очень волнует. Какая разница, кто зачал? Если этот тип даже не знал о моем существовании.

— Он и теперь не подозревает. А я вот сомневаюсь, может, должен знать? — Напряглась Инга. — Как это с точки зрения высшей справедливости?

— Сходи в церковь, с батюшкой посоветуйся, — усмехнулась Алина. — А с точки зрения моей справедливости, надо у Альбертика нашего в ногах валяться и прощения просить, что вкладывал в чужого ребенка и деньги, и нервы!

— Да он был счастлив! Получить такую очаровательную девочку… А то росла бы какая-нибудь кувалда с отвислыми щеками. И вдобавок — зануда.

— Тот-то хоть красив?

— Был — само обаяние. Глаза как васильки, волосы русые, чуть волнистые есенинским чубом на лоб падали… А голос… Ну, тут пол-Москвы обмирало. Никто устоять не мог. Никто…

— Значит, у меня где-то братишки бегают?

— Двое взрослых. И уже дети есть, Валькины внуки. Живут хорошо — один в киоске торгует, другой по компьютерам. Инженер, наверно.

— Мои племяннички… Вот жизнь была бы интересная! Братик в киоске! Мог бы китайскую косметику за полцены сестре загонять…

— Прекрати! Человек умирает… Я понимаю — никаких чувств быть не может, но ведь жалко…

— Меня жальче, — сжала губы Алина.

— Может, сходишь к нему? Просто так… ну, скажешь, дочка Инги Лаури. Хоть взглянешь. Слово доброе молвишь. Чтоб потом обидно не было…

— Не будет… Да ему и не надо ничего знать, мам. Если загробная жизнь есть — все там встретимся. Если нет — зачем ему перед смертью такое потрясение — мол, росла где-то, никогда отца не видя, дочка-красавица, умница…

— Да, он о девочке мечтал… И не узнает, что имел двоих.

— Двоих!? У меня, выходит, ещё сестра есть? Ну и тенор твой — прямо племенной производитель. Она-то кто? Может, в Ла Скала солирует?