— Ты все же расправился с ним?

— Скажем так, — справедливость восторжествовала, но это другая, запутанная история. Тебе надо спешить, мальчик. Полагаю, некая зеленоглазая, рыжеволосая женщина ждет тебя.

Анне частенько являлись видения. Но только во время церковной службы, когда голоса певчих возносились к куполу и, вырвавшись ввысь, к Господу. Как блоковская девочка, она пела о всех, потерявших свет, радость, веру, и видела светлую гавань, приютившую потерявшиеся корабли, очаг, согревший путников на чужбине. Вспоминая последнюю строку стихотворения, Анна не сомневалась — поэт был несчастен и одинок, когда писал ее: «И только высоко, у самых врат, причастный тайнам плакал ребенок, о том, что никто не придет назад…» Придут, обязательно придут… Добро струится на землю, подобно солнечным лучам, и озаряет душу страждущего… Разве не чудо долгожданное, вымоленное, то, что случилось сейчас с ней?!

В местной клинике снимки мозга показали скверный диагноз. Самый скверный. Анна поняла это по глазам матери. Вот отчего, оказывается, случались внезапные приступы слабости, головокружения. И сознание во время службы Анна теряла не от религиозного исступления, как полагали местные безбожники, а от опухоли.

— В Москву надо ехать, в Центр. Одна теперь надежда. — Мать отвернулась от висевшей в красном углу иконы. Боялась, что заметят темные, всевидящие глаза её сомнения. — Как же так, Анжела, ты к Богу, а он от тебя отвернулся?

— Не надо, мама. Так, наверно, лучше. Ни в какую Москву я не поеду. И денег таких нет, и зачем? — Обе умолкли, оставив при себе боль.

Марья Андреевна страдала за дочь. О её несложившейся жизни были и слезы, и мольбы. И отчего же вышло все так — ни мужа у девочки, ни детей… Ошибки, ох, ошибки… Куда ни глянешь — кругом ошибки…

Анна об ошибках Анжелы не думала. Другая женщина, другие страдания. И все попусту. Появился вдруг на Пасху откуда-то из той, другой жизни паренек американец. Много могла бы рассказать ему о себе Анна, но не рассказала. Сын Арчи Гудвина. Эх, и наломала дров Анжела в то лето. Словно с цепи сорвалась. Очень хотелось из города вырваться, от Паламарчука ускользнуть, от Сашки… И вышло же… Да только по-другому…

В больнице Иллинойса её звали мисс Анжела. Самый главный врач, огромный негр, сказал: «Я буду вас лечить. О'кей?»

Выплывая из сна, Анжела вспоминала случившееся и не торопилась открыть глаза. Визит смуглого господина к Градовым, его обеспокоенность болезнью, хлопоты и перелет в Америку совершился, словно помимо Анжелы. Ее несла куда-то теплая волна, теплая и синяя, как здесь, в бухточке, в июле. Кто-то жалостливый и всемогущий укачивал её в своих огромных, добрых ладонях.