— Один унижение — и ты труп! — крикнула она, ловко, как в кино, передернула затвор, целясь в зеркало, чуть согнула колени и сделала вид, будто нажимает на спусковой крючок. — Пух-пух-пух!.. А-а!
Она основательно глотнула из горлышка.
— За процветание будущей мадам Ленуар! — Взгляд ее упал на помадные каракули, которые она с трудом разобрала. — И за погибель Воронова! Пух-пух-пух! — Она опять как бы выстрелила в зеркало и расхохоталась. — А ты что ждал? Что я заплачу и вот так сделаю? — Она поднесла пистолет к виску и тут же отдернула.
Господи, какая идиотка! Внимательно рассмотрев пистолет, Елена отвела рычажок внизу рукоятки, и на ладонь ей выпала обойма с патронами.
— Вот так-то лучше, — заметила она, положила обойму на полочку рядом с бутылкой и вновь шутя поднесла пистолет к виску.
Звякнул дверной звонок. От неожиданности палец на крючке дрогнул. Оглушительно хлопнул выстрел. На мгновение увидев в зеркале чье-то безмерно удивленное лицо,
Елена рухнула на пол. Гейм, сет и матч.
VIII
Павел взбежал по лестнице широким шагом, перемахивая через две ступеньки. Дыхания не хватало, сердце отчаянно колотилось в груди, его судорожные ритмы отдавались в ушах несказанными словами: «мать-отец? мать-отец? мать-отец?..» В хаосе мыслей, не оставлявшем его того момента, как он снял телефонную трубку, этот двойной вопрос всплывал неизменно, терзая неизвестностью. Такой вызов мог быть обусловлен только самой серьезной причиной. Так с кем же из них произошло это? Мать или отец? Несколько раз он ловил себя на позорной мысли: «Лучше бы мать…», но мгновенно пресекал ее. Опомнись, это же мать, не кто-нибудь. Господи, сделай так чтобы это был не кто-то из них. Только не отец… и не мать…
Задыхаясь, он остановился перед закрытой дверью квартиры, по краям которой стояли двое — один в милицейской форме, другой в штатском.
— Нельзя сюда! — сурово сказал милиционер, а штатский одновременно произнес участливым голосом:
— Вы Чернов? Павел Дмитриевич?
— Да…
— Проходите! — Штатский широко распахнул дверь. В прихожей толпился народ: милиция, соседи, видимо, понятые, люди в штатском. Павел рванулся на вспышку фотоаппарата, осветившую место в дальнем конце прихожей, в нескольких шагах от него. Люди расступались, и Павел оказался один на один с неестественно растянувшейся на полу фигурой. Ноги подогнуты. Удивленно смотрят в потолок огромные, застывшие глаза. Руки раскинуты в стороны, одна сжимает отцовский пистолет. Под головой темная лужица, а в виске — черная дыра с остановившейся, остывшей кровью. Елка. Вымолил! И тут на Павла обрушился шквал звуков, нестройных, нескоординированных, перекрывавшийся нечеловеческими воплями из спальни, в которых он с трудом узнал голос матери и выхватил слова: «Леночка… о-о-о!.. Леночка, родная… о-о-о!» Кто-то тихонько тронул его за плечо.