— Ты сказала ей или нет?
Она смотрит на руки, ничего не отвечая.
— Я не знала, — тихо откликается она. — О твоем отце.
— Что именно? — вяло спрашиваю я, спрашивая себя, как же далеко зашла Полли.
— Она говорит, что он болеет.
Киваю:
— Болеет.
— И она сказала, что у тебя было тяжелое детство, — осторожно добавляет она.
Сглатываю ком.
— Я не люблю говорить об этом. И Полли стоит об этом помнить. Она обычно помнит, если не напивается. Ты же вроде сказала, что она больше не пьет?
— Не пьет. Была трезвой как стеклышко.
— Тогда какого черта она делает, выкладывая все про мою семью? — рассерженно спрашиваю, поднимаясь на ноги. — Если я захочу рассказать о том, что случилось, я так и сделаю. Мне не надо, чтобы эта тупая овца заново поднимала тему!
Судя по выражению лица Бриджет, я сделала невозможное: потрясла ее до глубины души.
Я врываюсь в свою спальню, хлопая дверью и дрожа всем телом. Хочется что-нибудь сломать, но немного погодя я успокаиваюсь. Проходит не менее получаса, прежде чем Бриджет осмеливается постучать в дверь.
— Входи, — зову я.
Она опасливо крадется.
— Извини, — говорю напрямую, садясь в постели. Я все еще в бешенстве, но понимаю, что Бриджет здесь ни при чем. — Я просто не могу поверить в то, что уже долгие годы вся эта гадость никак не отлипает от меня, и Полли все об этом
Вдруг злость отступает, освобождая место тоске, и моя нижняя губа начинает дрожать.
— Господи, не надо больше слез, — втягиваю сопли и протягиваю руку за новым платком, а Бриджет отваживается, входит в комнату и присаживается на краешек кровати. — В школе я чувствовала себя как прокаженная, — раздосадованным голосом рассказываю ей. — Полли была моей единственной подругой. Мне казалось, что это только вопрос времени и однажды она сама бросит меня, но так не случилось. Я думала, она будет рада отделаться от меня, когда я переехала в Сидней, но через год эта тупая овца последовала за мной.