Теперь у него краснеет и шея.

— Я не знаю, чем у них все закончилось с матерью. Они явно друг другу не подходили.

Он вежливо молчит. Уверена, он того же мнения.

— Той ночью… Ночью, когда я вас застала…

Резко вдохнув, он кивает.

— Я никогда этого не забуду, — признается он сдавленным голосом и, к моему удивлению, добавляет: — Я все время о тебе думал.

Он все время обо мне думал?

— Мне очень, очень жаль, что все так получилось, что ты все видела, что он так себя повел и что потом пытался все уладить. Я снова и снова прошу у Господа милости. Ты не должна была прикрывать нас и врать, и мне так жаль.

Его глаза переполняют слезы и ручьями текут по щекам.

— Я его любил, — говорит он. — И часть меня любит его до сих пор. Каждую ночь я молюсь за него — за него, за тебя, за твою маму.

— Сейчас моя мать с кем-то встречается. А за отцом ухаживают в лечебном центре, и он меня не узнает.

Мне приходит в голову одна идея:

— И вас он тоже вряд ли вспомнит, но вдруг вы захотите его навестить?

Он долго на меня смотрит. Наконец со слезами на глазах священник кивает:

— Спасибо.

Перед уходом я оставляю ему адрес.

— Приходи в любое время. Когда захочешь. Если ты захочешь что-то еще о нем узнать, я постараюсь ответить на твои вопросы.

— Благодарю вас, — и, поднявшись с кресла, спрашиваю: — Только один вопрос. Почему вы вернулись? В Южную Австралию? Мне казалось, вы переехали в Квинсленд.

— Порой, чтобы идти вперед, нужно вернуться назад, — отвечает священник.

Я печально улыбаюсь и киваю. Прекрасно понимаю, что он имеет в виду.