— Не дури! — резко говорит она.

— Я не могу ничего узнать у отца, тогда я спрошу у него.

— Спросишь о чем?

— Как это случилось! Как это так получилось, что мой отец связался с ним?

Мать отворачивается, а я качаю головой.

— Мам, отец — гей. Почему ты с ним не развелась, когда узнала об этом?

— Брак — это святое.

У нее на лице написана тревога. Некоторое время недоверчиво смотрю на нее.

— Как ты можешь такое заявлять, если сама с кем-то встречаешься?

— Он просто…

— Не надо мне рассказывать, что он просто друг! — перебиваю ее, теряя терпение. — Прекрати врать!

Она отворачивается от меня. Дрожащим голосом она отвечает:

— Мне было страшно. И горько.

По ее щекам бегут слезы, размазывая тональный крем, точно сухое русло австралийской реки размывает проливным дождем.

— Вся эта позорная история ставила в неловкое положение. Мне было стыдно. Люди сплетничали, и мне хотелось только одного — зарыть голову в песок и никого не подпускать. Было бы у меня больше сил. — Она встречается со мной глазами. — Насчет Дэвида ты права. Я люблю его.

Я глубоко вдыхаю. Мать продолжает:

— И я понимаю, что оскверняю брак, как и твой отец, но я его люблю. Я счастлива с ним. А я хочу быть счастливой, Бронте. Всю жизнь я страдала, а теперь хочу стать счастливой.

Всхлипывая, она протягивает мне руку, словно ища одобрения.

Меня охватывает жалость, и, дотянувшись до руки, крепко ее сжимаю.

Я просто хотела бы, чтобы и на долю отца выпало счастье.