И вот тут-то и блеснула ослепительная молния и страшный грянул под крышею Дворца гром.

– Траххх!

Ужасный цветковский яд почти не оказал своего действия на остальных людей в бывшем Ледовом дворце. Ну, человек пятнадцать, максимум двадцать, случившиеся поблизости президиума, тоже, изрыгая черную пену, попадали на пол. Ну, двадцать, максимум. Из сорока-то тысяч! Остальные просто начали блевать, выплескивая из желудков остатки непереварившейся пищи и принятую не так давно – при входе и регистрации каждому наливали еще по сто грамм – принятую не так давно дополнительную дозу. Но не только относительная отдаленность от самого центра событий спасла собравшихся.

Мы можем свидетельствовать, дорогие мои: съезжающаяся, a, если надо, и разъезжащаяся крыша Ледовой Арены в описываемый нами миг точно была cдвинута. Запорные штыри вошли в пазы, замки щелкнули, но мало того. Вручную в нескольких десятках проушин вставлены были самые обычные амбарные хоть и с цифровым набором – замки, так что крыша сейчас разъехаться никак не могла. И вот с этой крыши – или сквозь нее – как только обе половины столешницы сомкнулись над мертвыми Мормышкиным и Цветковым, обрушился на собравшихся – чуть мы не написали «тропический» – нет, ледяной полярный ливень. И страшная молния ударила в самую середину столешницы президиума, вновь разъединив ее надвое. Но теперь столешница не разъехалась в разные стороны, а развалилась пополам.

– Траххх!

Тем, кто еще продолжал смотреть на середину Ледовой Арены, показалось, что этот гром – звук ломающегося дерева. Обе половины столешницы, тут же оказавшись черными и оплавленными огнем, встали домиком, словно бы бровки у незабвенной цветковской Фроси. Но тела Цветкова и Мормышкина не появились в образовавшемся проране. Там некоторое время зияла дымящаяся дыра, и люди, не зная, что делать и не смея встать с места и убежать – инстинкт самосохранения оказался менее сильным, чем осознанный страх смерти, – люди, прекрасно знающие, что покидать назначенного им места никак нельзя, иначе тут же их убьют, с ужасом смотрели в дыру, уже мокрые до нитки и мгновенно окоченевшие, как всегда бывает под ледяным дождем.

Сухим, как кленовый лист в сухом осеннем лесу, оказался только один человек – тот пожилой под крышею Дворца. То ли ливень начинался ниже него, то ли в стороне – не знаем. То ли на избранных людей катаклизмы не действуют. Ну, не знаем. А чего не знаем, того не ведаем, дорогие мои, а врать не станем. Да мы и никогда не врём. Во всяком случае, без крайней необходимости.