7. Мужики попросили, чтобы Ксюха показала им Ребенка, на что Ксюха без обиняков ответила решительным отказом, сказавши, что Ребенок еще покамест не крещен, и потому от сглазу показывать его никому нельзя. Мужики засмеялись. Они сказали, что они не сглазят, потому что они – беглые, поскольку больше нету их сил каждый день с утра пить водку, даже записавшись на службу в полицию за хорошую хавку. И что их послали из Глухово-Колпакова сюда, в Кутье-Борисово, на проверку – поступило, дескать, донесение, что в одном из домов в Кутье-Борисово по ночам горит свет, хотя электричество во всем районе давным-давно не подается. И, мало того, в донесении, дескать, сообщается, что ночью высоко над домом висит неугасимо и неистощимо горящий фонарь – вовсе без столба и без какой бы то ни было силовой подводки. И что слышится из освещенного дома плач Ребенка, хотя никто в Кутье-Борисово просьб о разрешении рожать не подавал и, следовательно, Ребенок рожден без разрешения и, возможно, по взаимной любви. И что им троим приказано все это проверить и о результатах проверки доложить, но они обратно в Глухово-Колпаков все равно не пойдут, а прямо сейчас отправятся отсюда, от бывшего монастыря, в свои родные края в три стороны Земли другой дорогою. Но им так интересно взглянуть на Ксюхиного Мальчика, рожденного без разрешения по взаимной любви, что они все трое готовы сколько угодно подождать, пока Ксюха окрестит его и вернется.

8. Ксюха на это ничего не ответила, а пошла дальше вокруг полуразрушенной монастырской стены, пока ее вновь не окликнули. Ксюха оглянулась и в третий раз удивилась. С внутренней стороны стены, как раз в том месте, где в ее, Ксюхином, детстве помещался ее жилой блок, стояла маленькая, пряменькая старуха-монахиня. Она была в черном платье до земли, в черном глухом платке, а поверх платья у нее на груди висел сверкающий золотой крест размером с ладонь. Поскольку за все девять месяцев своей новой жизни в Кутье-Борисово Ксюха, многaжды проходя мимо бывшего своего интерната в лес собирать грибы и хворост или дикую рябину зимой, ни разу эту монашку не видела, то теперь, разумеется, и у нее спросила, кто она. На что монашка почему-то засмеялась. На мгновение Ксюхе показалось, что лицо старухи стало другим – молодым и гладким, что седые волосы, выбивающиеся из-под черного платка, стали огненно-рыжими, а тусклые зрачки – ослепительно синими в щелочках смеющихся глаз, но наваждение тут же исчезло. Старуха-монашка перестала смеяться и сказала, что она – Настоятельница этого монастыря Преподобная Екатерина, что Ксюха видит ее сейчас в первый и в последний раз, но что она, Екатерина, видела Ксюху многократно в течение очень долгого времени и будет видеть и впредь, и что она, Настоятельница, желает сейчас самолично крестить Ксюхиного Мальчика, и что ее сан ей это позволяет. Настоятельница повела Ксюху, держащую Костю на руках, к Нянге.