Амрит мотнул головой:

– Он. Гад ползучий.

– Гм.

– Это странное ощущение, когда на самом лучшем в твоей жизни есть вот такое пятно. – Он посмотрел на меня. – И все равно это не значит, что ты убежишь. Ты останешься. Или вернешься.

– Может быть, вернусь, – пробормотала я.

– Ты помнишь записку, которую обсуждали на следствии? И помнишь, что там было?

– Да, – я и правда вспомнила.

ДОКУМЕНТ 17 В смерти моей прошу никого не винить, кроме рака. Я просто возвращаю себе контроль над событиями. Как сказал однажды Юм: возможность действовать или не действовать согласно собственной воле. Я всегда буду всех вас любить.

ДОКУМЕНТ 17

В смерти моей прошу никого не винить, кроме рака. Я просто возвращаю себе контроль над событиями. Как сказал однажды Юм: возможность действовать или не действовать согласно собственной воле.

Я всегда буду всех вас любить.

– Его мать приезжала снова. Позже, намного позже. После следствия. Она говорила о тебе – я пытался тебе рассказать.

Я вспомнила его звонки и сообщения.

– Да, было дело.

– У нее теперь философское настроение. Она знает, что ты не хотела ему зла.

– Она меня ненавидит.

– Может быть. Ты лишила ее прощания с ним. Но она знает, что ее сын все равно бы умер и, видимо, предпочел умереть так.

– Повешение – страшная смерть. – Я пыталась сдержать слезы. – Он наверняка успел пожалеть об этом, оттого и обмочился. От страха. Исправить он уже ничего не мог, когда оттолкнул табуретку. Но пожалел. Он действовал импульсивно. Как ребенок.

– Нет, Рейч, нет, – тихо произнес Амрит.