Джеймс играл в хоккей и на банджо.

Одет он был в линялые джинсы и белую футболку. На груди из-под нее выбивались волосы.

Джеймс поступил только вчера. На кровати валялся брошенный айпад.

– Никогда не думал, что это будет вот так.

Он сидел на кровати по-турецки, вид у него был немного усталый, слегка бледный, но совершенно здоровый. Однако мы исчерпали возможности лечения. Долго это не продлится.

– «Так» – это как? – спросила я, улыбнувшись.

Посмотрела на планшет на стене – не в изножье кровати. Это была не больничная койка – деревянная. И это огромная разница.

– Да так. На универ похоже. Бильярдный стол. Нет особого запаха… в больницах пахнет смертью.

– Не пахнет, – согласилась я. – Паллиативное лечение не означает немедленный конец жизни. Оно сопряжено с множеством приятных вещей.

И снова меня кольнула боль. Мама этих приятных вещей получила мало – ее слишком быстро унесла болезнь.

Еще несколько лет назад я бы ни за что не захотела работать в хосписе. Но это – перекресток, где встречается медицина с искусством. Обезболивающие, которые позволяют людям смеяться, создают ощущение комфорта, состояние полного душевного мира в последние моменты. Есть возможность определять, когда лечить и когда перестать. Быть полностью честной. Дать пациенту возможность все решать самому.

Тут почти все время занимаешься не лечением, а иными вещами. Партия в шахматы с подростком, который от смеха сгибается пополам. Прогулки по саду, с нового эпизода сериала. Иногда приходится приносить человеку яичницу с ветчиной – потому что ему так захотелось или он слегка отощал.

Джеймс нажал кнопку на айпаде, и прибор ожил. На экран было оповещение о письме. Ожили старые воспоминания.

Он посмотрел, увидел мой взгляд, спросил с улыбкой:

– Что случилось?

– Ничего.

Парень посмотрел на меня, наморщил лоб и странно улыбнулся:

– А все-таки?

– Не бери в голову. Ты мне напомнил одного человека. И о том, что случилось сто лет назад.

– Похоже, человек был для тебя важен. Поведай мне свои тайны – я унесу их с собой в могилу.