А еще Гизела чувствовала отвращение к Тиру. И как она могла смотреть на него без страха и ненависти?

– Ты сказала мне, что хочешь быть доброй, – в его голосе не было насмешки, глаза сделались пустыми. – И вдруг я вспомнил, что ко мне никто не был добр. Ни мать – она умерла, рожая меня. Ни вторая жена моего отца – она бросила ребенка соперницы в реку, хотела утопить меня. Ни мой отец – он вытащил меня из воды, но бил каждый день. Ни воины великого короля Альфреда – я попал им в руки, когда поплыл с Роллоном в Англию. Эти воины хотели проверить, сможет ли выжить человек без носа, глаз и ушей. Прежде чем они все это отрезали, их король вмешался и защитил меня, но солдаты нанесли достаточно ран, чтобы у меня навсегда остались шрамы. Как по мне, король мог бы и не вмешиваться. Может, тому, кто не видит, не слышит, не чувствует запахов, лучше живется. Да, я отказался бы от ушей, глаз, носа. Я мог бы отказаться и от доброты. Никто никогда не был добр ко мне, и все же я еще жив. У меня столько шрамов, и все же я еще жив…

Гизела никогда не слышала, чтобы он так кричал, и сколько бы равнодушия и презрения ни было в его словах, в голосе Тира звучало отчаяние, а на глазах выступили слезы, и принцесса поняла, что пусть и не всякий злой человек может стать хорошим, но всякий злой человек когда-то был безутешен.

А потом Тир замолчал. Его пальцы сжались на ее плечах. Гизела не могла сопротивляться, тело не слушалось ее.

– Прошу… отпусти меня.

– И дело не только в том, что в доброте нет необходимости. Глуп тот, кто проявляет доброту, – прошипел Тир. – Ибо в начале мира не было добра, не будет его и в Рагнарек. Мир восстал из хаоса, и в хаос же вернется.

Таурин до сих пор не мог поверить в то, что нашел их. Почему же он стоит на месте? Он так долго не мог обрести покой, он шел не отдыхая, гонимый зовом. Все это время он словно был в ловушке. Таурин не мог почувствовать себя свободным, пока не найдет этих двух девушек. Но страна была большой, а здешние жители боялись чужаков. Кого бы Таурин ни спрашивал, крестьяне отмалчивались.

Когда зима закончилась, франк стал сомневаться в том, что беглянки еще живы. И все же он не прекращал поисков. Таурин шел к своей цели. Он больше не причесывался и не подстригал бороду, не мылся, не зашивал порванную одежду. Он провел много часов в лесу. Однажды, увидев свое отражение в луже между двумя деревьями, франк не узнал себя. Он вообще не мог бы сказать с уверенностью, кто отражается в водной глади, человек или зверь. Впрочем, его двойник в воде не очень-то походил на животное, скорее на отшельника, чей запущенный вид свидетельствовал о том, что ему удалось отречься от всего мирского. Но если монах-отшельник стремился к одиночеству, чтобы восславить Господа, то Таурин отправился на поиски беглянок, чтобы отомстить. Что ж, судя по всему, Господь был на его стороне, иначе как бы франк догадался пойти вдоль берега?