Они постояли какое-то время, а потом осторожно выглянули наружу, чтобы удостовериться в том, что выживших кроме них не осталось.

С лежанки донесся тихий стон. Подбежав к Гизеле, Руна увидела, что в принцессе еще теплится жизнь. Новый поток крови излился из ее тела. Гизела изогнулась, и Руна увидела, как что-то показалось из ее тела.

– Руна, помоги мне! – крикнула принцесса.

И Руна помогла.

На руках северянки еще не высохла кровь убитых франков, но других рук у нее не было. Она схватилась за то, что торчало из тела Гизелы – неясно было, ножка это, голова или вторая рука – и осторожно потянула. Северянке не удалось рассчитать свои силы. Как она могла быть нежной, если только что убивала? Но может быть, именно поэтому в ее руках было столько мощи?

Гизела снова закричала, и ребенок наконец-то вышел из ее чрева. Это зрелище испугало Руну, и она отшатнулась, но затем заставила себя наклониться к малышу. Крошечное создание, перепачканное кровь, соединялось с телом Гизелы синеватой пуповиной, но это тело больше не могло питать его.

По рассказам бабушки Руна знала, что сейчас нужно делать. Преодолевая отвращение, девушка вздохнула, взяла нож и перерезала пуповину.

Малыш лежал неподвижно.

«Нет, – пронеслось в голове у Руны, – нельзя, чтобы сегодня умер кто-то еще! Только не сегодня!»

Что бабушка рассказывала ей о рождении ребенка? Дитя должно закричать. Его нужно поднять за ножки, чтобы оно сделало первый вдох.

Руна осторожно подняла крохотное существо – оно и вправду походило на человека, только очень маленького. И этот маленький человечек не шевелился.

– Живи! – крикнула Руна, тряся ребенка. – Слышишь?! Ты должен жить!

Это было бессмысленно. Ребенок был мертв; возможно, он умер еще в чреве Гизелы. Может быть, он был обречен на смерть с самого начала. На самом деле Руна никогда не думала, что принцесса сможет родить это дитя. И может, даже лучше, если ребенок Тира не выживет.

Но потом Руна почувствовала, как что-то в ней приняло решение в пользу жизни. Она, убившая столько человек, могла вернуть к жизни этого мертвого ребенка.

Ее подстегивала не ложная надежда, не вера в милость богов, не мольбы о пощаде, а сила, решимость, несгибаемость.

– Живи, живи же! – взмолилась она.

Ребенок все еще висел вниз головой и не шевелился. Руна осторожно уложила его, отерла ему лицо, а потом прижалась ртом к его губам, пытаясь вдохнуть в него жизнь.

Северянка не видела ничего вокруг. Существовали только она сама и это дитя, которому она была и матерью, и отцом.

Нет, Руна не хотела признавать, что проиграла. Она изо всех сил старалась вернуть эту кроху к жизни.