– Мне очень жаль, что мои предположения в очередной раз оправдываются, – воспользовалась паузой госпожа Нано. – Всё это является результатом того, что мы потеряли любовь к свободе и стране. Если у кого и осталась эта любовь, то кто даст ему право выглядеть благородным на безликом фоне других.

– Вы говорите совершенно верно, калбатоно Нано. Мы не позволяем друг другу ни любить, ни ненавидеть, боясь того, что нас кто-то может опередить. Зато часто отказываемся сделать что-то полезное для страны, лишь потому, что сделать добро может и такой человек, которого мы ненавидим. Мы действительно потеряли любовь к государственности и свободе. Я имею в виду истинную любовь, а не ту, которую мы видим каждый день в кабаках. Известие о пиршествах дошла и до обречённых на гибель воинов, которые насмерть стояли на передовой против силы, превосходящей их в четыре-пять раз. У них не хватало людей, помощи не было видно ниоткуда, но они и не думали отступать. Оказывается, один воин сказал: «Я сейчас возьму с собой один маленький отряд, чтобы всех этих самоотверженных патриотов пригнать из города сюда, на передний край, да к тому же со своими кубками в руках. А кто откажется, того пристрелю на месте». Тяжело согласитьсяс этим, но обвинить его за эти эмоции мне тоже трудно. Один офицер удержал этих разгорячившихся воинов: «Мы защищаем не их город, мы защищаем свою столицу. Те, кто сейчас пируют, этопотомки тех кинто 3[3], которые рождены для того, чтобы вертеть задом и веселить остальных».

– Это те люди, которые выпущены на пастбища, – продолжила Нано. – Такие люди есть везде, во всех городах и странах, и онибудутвсегда. Где-то больше, где-то меньше. Но это количество обуславливает степень нравственности нации и прочность страны, что, в конечном счёте, и определяет место страны на международной арене.

– Вы правы, у нас отняли жажду борьбы, вернее сказать, – мысами ее потеряли и свыклись с этой утратой. Саблю нам заменилна канци 4[4], и вцепилисьмы страшной хваткой друг с другом в этой «борьбе». Как только мы попытались поменять этот канци опятьна саблю, нас возненавидели. Начали плести всякого рода интриги, чтобы никто не смог отнять у них это блаженное пастбище. Безнравственного человека не сравнишь даже с животным. Животное хоть знает, сколько ему хватает, чтобы насытиться. Простите за такое выражение. – Все с сочувствием закивалиголовами.

– Вот, мы потеряли часть батумской области. Всё идёт к тому, что в руках осмалов останется Кола-Артаани, Шавшети, Имерхевии, наверное, этим не закончится делёж Грузии. Но беда ещё и втом, что не всех волнует это дело, и не потому что им некогда. Опустив голову, они пасутся на пастбище, и ни на минуту, не хотят оторваться от него. Приходится сожалеть, но не только это является позорным. Самые пламенные ораторы из тех наших оппонентов, кто взял на себя ответственность за управление страной, и её защиту, первыми убежали из Тбилиси, и предпочли размахивать руками из Кутаиси. Мне стыдно и за то, что декларированнаянами грузинская демократия в первую очередь набросилась нанациональное наследие, и сменила название школе имени царя Ираклия. Оказалось, что для нашей демократии было настолькопостыдным, что школа носила имя нашего достойного царя, чтомы не смогли бы показаться с ним в цивилизованном мире. Даразве так относятся к своему наследию те страны, перед которыми мы хотели так покрасоваться? Нет, у них я видел совсем другое. Причиной тому являются лишь наши комплексы, и глубокий провинциализм. Чего стоит только воспоминание, о том, что после объявления независимости в течение шести месяцев над парламентом развивался флаг социалистов, а с противоположной стороны нам подмигивал портрет Маркса. Нам пришлось много раз принуждать наших оппонентов сменить знамя социализма на флаг независимой Грузии.