Верити подняла глаза и закусила губу:

– Мне очень жаль.

Бедняжка была так бледна, что Гвен посочувствовала ей, но она не слышала сказанных ею слов, а Лоуренс, судя по его лицу, слышал. Он подошел к сестре и, взяв за обе руки, поднял с кресла:

– Повтори это, Верити! Повтори, чтобы Гвен слышала. – Лоуренс отпустил ее, и она рухнула в кресло, уткнув лицо в ладони. Верити молчала, и он опять заставил ее встать. – Скажи это. Скажи! – твердил он, багровея; она мгновение глядела на него, потом попыталась дрожащими руками закрыть лицо. – Боже, ты скажешь сама или я вытрясу из тебя это!

– Мне очень жаль. Мне очень жаль.

– Что такое? – Гвен шагнула вперед.

Верити понурила голову:

– Это сводит меня с ума. Не могу простить себя. Я люблю его, понимаете? Вы должны мне верить.

– Я не понимаю, – сказала Гвен. – Это о Сави Равасингхе? Ты что-то с ним сделала? – (Верити покачала головой.) – Что, Верити? Ты меня пугаешь.

– Скажи ей! – рявкнул Лоуренс; последовала пауза, Верити что-то мямлила. – Громче!

– Хорошо! – взвизгнула она, а потом очень громко, напирая на каждое слово, проговорила: – Я не возила Хью на прививку от дифтерии!

Гвен нахмурилась:

– Но как же так? Ты возила! Разве не помнишь? У меня жутко разболелась голова, и ты поехала.

Верити покачала головой:

– Ты меня не слушаешь.

– Но Верити…

– Я не возила его. Ты что, не понимаешь? Я не возила его! Не возила!

Верити зашмыгала носом, и Гвен почувствовала, что кровь отхлынула от ее лица.

– Но ты сказала, что сделала это, – глухим голосом произнесла она.

– Я поехала к Пру Бертрам и взяла с собой Хью. Там собралась компания. Мы напились, и я забыла.