Подрамник картины в длину возвышался над Эртемизой на добрых две головы, а в ширину был дюйма на три-четыре короче ее роста, не самый крупный и не самый маленький из представленных, но именно портрет во весь рост неизвестного в красно-синем одеянии, отороченном мехом рыжей лисицы, должен был стать той самой завещанной для флорентийского дворца работой Караваджо. И синьора Ломи уже знала, чем скроет его от посторонних глаз.

— Вот этим, — сказала она хранителю, — я займусь в промежутках между остальными. А вот ту, с ангелом… нет-нет, которая меньше!.. да, ее поднимите мне сейчас в дом сера Сорци.

С легким поклоном ей хозяин мастерской сделал знак слугам, и те мигом завернули и упаковали указанную картину.

Начиная с того дня и до конца августа дядя и племянница работали, как одержимые. Аурелио нужно было поспеть до назначенного дня отъезда, Эртемизе — уложиться в срок, чтобы ее картины успели еще и просохнуть.

Первая далась ей с неимоверным трудом. Альрауны бесновались, кисть то и дело, выворачиваясь, падала из руки, масло разбрызгивалось, опрокидывалось прямо на палитру, а браслет кусал запястье, точно бешеная лиса. Семейство Сорци, в полном составе собранное для позирования, с изумлением наблюдало за происходящими у них на глазах событиями. Никто из них, кроме самого сера Бенедетто, даже не догадывался, что послужит «подмалевком» для их группового портрета.

Измучившись донельзя, Эртемиза в ярости бросила мастихин и, прикрывая лицо ладонью, опустилась на табурет.

— Ну что ты, что ты! — послышался знакомый голос, и чьи-то руки коснулись ее плеч. — Развела тут сырость, ты посмотри! Сейчас плесень пойдет, мокрицы заведутся…

— Я не могу осквернить твою работу… — одними губами прошептала она, не разгибаясь. — Не могу убить твой шедевр, понимаешь ты это или нет?

— А ну вставай! Вставай, вставай, трусиха. Или впредь уж не сетуй на то, что тебя не желали видеть в Академии!

Эртемиза пересилила себя и поднялась, чувствуя на талии невидимую руку, у самого мольберта вдруг порывисто развернувшую ее к палитре.

— Бери кисть!

Она присела в реверансе, послушно взяла перемазанный краской инструмент, сжав деревянный наконечник, как сжимает наемный убийца рукоять стилета, и замерла со склоненной головой.

Незримая теплая и твердая ладонь скользнула по правой руке от плеча к локтю, от локтя к запястью, сжав ее пальцы, повела кисть к полотну, быстро и уверенно заштриховывая свежими красками давно просохшие, которые она не покрывала ничем, дабы избежать прочного сцепления слоев. Легко, будто танцуя или фехтуя, невидимка направлял кисть на холст, подталкивал, раздразнивал партнершу по пляске и прогонял докучливых химер. И когда Эртемиза уже забыла о нем, о шедевре, обо всем на свете, кроме этой безрассудной гальярды, тень внезапно пропала, оставив ее наедине с картиной. С ее картиной.