— Ой, да похуй! — перебивает Диана, как и ожидалось, только вошедшая в раж после нашей попытки опровергнуть её. — Вы бы видели этого специалиста четыре года назад! Да он умудрился нахуяриться до такого состояния, что утопил свою тачку, разбил всю квартиру и сам чуть на тот свет не улетел. Зато посмотрите на этого мудилу теперь — сама невозмутимость, ёб вашу мать!

— Не может быть, — выдыхает Ромка, хмурясь, и мне заранее становится его жаль, потому что глаза паучихи натурально вспыхивают алым светом злости.

— Пиздец ты наивный, Рома! Неужели не видел, какой у него шрам на руке? Это от того, что он разъебал то ли зеркало какое-то, то ли стекло в своей квартире с белой горячки и загремел в больницу. Испоганил мне шестнадцатилетие, потому что Глебу пришлось ехать к нему и разгребать всё, что тот нахуевертил за каких-то пару дней.

— Диан, так нельзя. У него могло случиться что-то серьёзное в жизни, — морщится Ромка, опрометчиво пытаясь донести до неё то, что и в самом трезвом состоянии вряд ли смогло бы раскопать тухлые ошмётки совести среди общей помойки в её голове. А уж изрядно пьяная Диана и вовсе воспринимает всё как личное оскорбление, выдаёт очередную тираду из сплошного мата, уже не разбавляя его нормальными словами, и раздражённо пинает ногой пустую бутылку.

Я задумчиво наблюдаю за тем, как бутылка катится по полу, чуть подпрыгивая на неровностях затёртого паркета и жалобно звякая, на какое-то время выключаю звуки оживлённого эмоционального спора, продолжающегося рядом со мной, и перебираю все полученные только что факты. Кручу каждый так и сяк, тщательно ощупываю и разглядываю, чуть ли не бормоча себе под нос, прежде чем перейти к следующему, словно перебираю воображаемые чётки.

Алкоголь делает своё дело, только не расслабляет, а затуманивает сознание, мешая сосредоточиться и утягивая в сон, от которого я и вовсе собиралась отказаться, не желая больше встречать по ночам ни собственную сестру, ни человека, окончательно разделившего нас с ней.

Под издевательски-ярким светом люстры слишком заметны становятся наши истинные лица: полные изъянов, отталкивающе-уродливые, вызывающие брезгливость. Диана продолжает спор срывающимся на истерику голосом с явно фальшивыми слезами на глазах, а я беспринципно и жестоко выдёргиваю нужные мне ниточки из общего полотна её воспоминаний, сотканных сплошь из обид, ревности и ненависти. Лишь Рома остаётся всё тем же нормальным, добрым и скромным пареньком, случайно оказавшимся между двумя по-разному обозлёнными, но при этом одинаково бездушными мразями.