— Ага, — смеётся Глеб, — и я понял, что она на самом деле имела в виду. Ты же не остановишься ни перед чем на пути к своей цели, так, Маша? Дай тебе возможность распоряжаться чужими жизнями, и ты без зазрения совести этим воспользуешься. Не удивительно, что Ксюша сделала всё возможное, чтобы не подпустить вас с Кириллом друг к другу.

Он поднимается, но я слышу мягкую, осторожную поступь огромных лап, чуть задевающих паркет острыми когтями. Склоняет голову вбок, разглядывая меня с видом победителя, а сам принюхивается, чтобы учуять, пахнет ли от выбранной жертвы страхом и смирением со скорой страшной гибелью. Прячет руки в карманы брюк, в то же время как мощные мышцы плеч приходят в движение и напрягаются, принимая боевую позицию.

— То, что ты сказал, просто смешно, — произношу это равнодушно, с усилием расслабляя собственное лицо, пряча от львино-янтарного взгляда своё смятение. Хотя знаю, что бежать уже некуда.

Прыжок.

— Ты кремировала её, — острые зубы вонзаются прямо мне в шею и прокусывают насквозь, заливая слабо трепещущее тело горячей алой кровью. — А я, по правде говоря, очень хорошо знал Ксюшу. И все её страхи — тоже.

Глеб оглядывает меня напоследок, наслаждаясь видом только что растерзанной им добычи, и просто уходит.

Ксюша любила розы. На длинных стеблях, усеянных опасными шипами, с тёмно-зелёными листьями и вытянутыми огромными бутонами вызывающе-красного цвета, источающими обманчивый, нежно-цветочный аромат. И до слёз, до дрожи, до дикой и не поддающейся контролю паники боялась огня.

* * *

Первую ночь я так и не ложусь спать, до утра просиживаю на кухне перед ноутбуком и отбиваюсь от нескольких попыток добродушного Ромки составить мне компанию или уговорить на пару часиков сна. Самой себе готова признаться: слишком пугает меня то, что может присниться после всего случившегося.

А днём я ещё более растеряна, чем накануне. Подолгу смотрю в одну точку, совсем позабыв про работу, и ловлю себя на мысли, что постоянно оглядываюсь на вход в отдел и словно жду чьего-то появления. От этого хочется снова и снова рассмеяться, сделать себе больно, заплакать в конце концов — что угодно, лишь бы перестать чувствовать себя настолько жалкой, почти нормальной в том смысле, который вкладывают в это слово большинство людей.

Это оказывается отвратительным: грустить, скучать, думать и переживать о ком-то, не напоминая себе, что так нужно делать, а просто испытывая столь разрушительные эмоции постоянно. Похоже на болезнь, на тяжёлую и долгую лихорадку, от которой тело ослабевает и неприятно ноет, а сознание размывается, как нарисованная мелками на асфальте картинка после дождя.