В отличие от моей абсолютной наготы, Кирилл уже почти собран: только тёмная рубашка до сих пор расстёгнута, и болтающийся поверх неё сильно расслабленный галстук так и манит ухватиться за его сапфировый кончик и накрутить себе на ладонь. Натянуть, дёрнуть, и заставить его подняться с этого чёртового барного стула, сидя на котором с этой раздражающей ухмылкой на чётко очерченных губах, покалывающими под моими рёбрами хвоинками в глазах, спадающими на лоб волнистыми прядями волос он выглядит непозволительно роскошно.

А мне до сих пор его загрызть хочется за свою скорую ссылку. За то, как спокойно он собирался от меня это скрывать. За то, что описывал все возможности моего будущего таким тоном, словно действительно считал их прекрасными и заслуживающими радости. За то, что сомневался, метался, но всё равно предательски ждал, что мне может понравиться его план.

Я же всеми силами пыталась показать, что мне плевать. Подумаешь, ещё несколько лет — несколько десятков лет — на недоступном, убивающем расстоянии друг от друга. Ведь ничего на свете не помешает мне продолжать его ненавидеть.

Кажется, что сегодня кофе горчит намного сильнее обычного, и больно обжигает саднящее горло каждым жадным глотком. Я чувствую досаду. Тоску. Тревогу, засевшую большой зазубренной занозой в солнечном сплетении.

Всё то же самое, от чего я самонадеянно думала, что сбежала.

Кошусь в его сторону и тут же встречаюсь с ним взглядом. Вполне ожидаемо, если честно. Он всегда следит за мной так же пристально и неотрывно, как я за ним, только никогда не пытается это скрыть, спрятать, подавить, демонстративно выставляя передо мной на показ.

Оставленный ночью укус выделяется на загорелой коже насыщенным бордовым цветом, и я сама не замечаю, как подхожу вплотную к Кириллу и прикасаюсь к нему кончиками пальцев, шумно выдыхаю от соприкосновения с кипящим изнутри телом, обвожу яркую метку по контуру, зачарованно поглаживаю.

Вибрирует, дрожит. Колется маленькими разрядами тока.

Мне требуется какое-то время, чтобы прийти в себя. Осознать, что бестолково стою рядом с ним и с ненормальной увлечённостью и тщательностью ощупываю всего пару сантиметров его кожи. И забываю дышать, и сердце бьётся через раз.

Пуговицы на его рубашке маленькие, гладкие, — пальцы сжимают их очень крепко, чтобы не выпустить ненароком. Аккуратно продевают в тонкие петельки-прорези, застёгивая все по очереди, и с особенным усердием — две самые верхние, на воротничке, который почти полностью скрывает укус от чужих глаз.

Звонок в дверь раздаётся в тот же самый момент, когда я неспешно поправляю его галстук, стараясь не обращать внимание на те испытующие, жгучие взгляды, что он бросает на меня снизу вверх, наверняка ожидая наигранно случайной попытки чересчур сильно затянуть узел вокруг его шеи.