– Нет, но мне незачем что-то менять. Я свободна.
Фатима громко рассмеялась:
– Ты так думаешь?
– Да, я так думаю. И что тут смешного, черт побери?!
– Ты сама. Быть может, у тебя и есть свобода, но ты не свободна, Уилла Олден, – сказала Фатима. – Носишься по пустыне. Ты чем-то одержима. Чем – не знаю. Но что-то тебя гнетет. Какая-то сила забросила тебя далеко от дома и заставляет гоняться по пустыне за призраками вместе с безумцами вроде Ауды ибу Тайи и шейха Лоуренса.
– Эта сила, Фатима, называется войной. Я сражаюсь за свою страну. Когда война закончится, все будет по-другому. Я вернусь домой, куплю себе миленький домик за городом, где буду тихо жить, занимаясь шитьем у очага.
– Я так не думаю, – возразила Фатима.
– А мне кажется, ты именно это и подумала! – упрекнула ее Уилла. – Я должна выйти замуж и родить детей. Не о том ли ты говорила мне вчера? Не такой ли жизни ты мне желаешь?
– Да, но мои желания ничего не значат. Воля Аллаха – только она имеет значение. А у него для тебя много работы, и шитье туда не входит.
Уилла уже собиралась назвать Фатиму провидицей, когда они обе услышали тихий, хриплый голосок:
– Мама!
Это был Дауд. Мальчик смотрел ясными, осмысленными глазами. Услышав голос сына, Фатима, наливавшая чай, уронила стакан и чайник, бросившись к сыну. Она обнимала Дауда, благодаря Аллаха.
– Мама, я пить хочу. Очень, – сказал он.
Чувствовалось, он еще не до конца пришел в себя.
Уилла напоила Дауда чаем, затем побежала разыскивать отца. Вместе они поспешили в шатер Фатимы, но внутрь Уилла не пошла, оставив ребенка наедине с родителями. Одна мысль о том, как свирепый бедуинский шейх сидит у постели сына и целует худенькие ручки, почему-то вызывала у нее слезы.
– Мальчик выкарабкался, – сказала она Лоуренсу.
Сообщив это, Уилла отправилась в шатер шестой жены шейха, где она мылась, приехав в лагерь, и завалилась спать. Уилла проспала пятнадцать часов.
Проснувшись, она увидела улыбающуюся Фатиму, сидящую у входа.
– Дауд поправляется, – сообщила Фатима.
Уилла тоже улыбнулась и села на постели: