Светлый фон

Аттайе вдруг споткнулся. Уилла опасно накренилась в седле.

– Держись, старуха, – велела она себе, не узнавая собственного голоса.

В горле пересохло. Вчера она допила остатки воды. Когда именно, уже не помнила. Последние двое суток она ехала почти без остановки, не жалея Аттайе. У нее не было выбора. Уилла сознавала, что умирает. Нужно успеть добраться до Лоуренса раньше, чем ее прикончит боль в желудке.

Уилла не сомневалась, что подцепила холеру. Порой холерные больные выздоравливали, если у них имелись нужные лекарства и они могли позволить себе просто лежать. У нее не было ни лекарств, ни возможности отдохнуть. Уилле отчаянно хотелось остановить верблюда, слезть вниз и растянуться на песке. Но она знала: стоит только лечь, и она уже не поднимется. Ей не хватит сил снова забраться в седло.

Утомленный, измученный Аттайе опять споткнулся и… заплакал. Уилла знала, что верблюжьи слезы вызваны обезвоживанием. Бедняга Аттайе столько времени шел без отдыха, пищи и воды. Уилле хотелось заговорить с верблюдом, успокоить его, ободрить, но у нее не было сил. Она надеялась, что где-то поблизости окажется деревня или бедуинский лагерь, и тогда Аттайе, почуяв других верблюдов и воду, сможет дотащиться туда. Уилла очень на это надеялась. Хрупкая, угасающая надежда… все, что у нее оставалось.

Уилла продолжала ехать. Ее голова качалась из стороны в сторону, в такт усталым шагам Аттайе. Где-то через полчаса верблюд громко заревел, остановился и снова пошел, прибавив шагу. Уилла заставила себя поднять голову. Вдруг случилось чудо и Аттайе увидел впереди оазис, деревушку или еще что-то? Вместо этого ее глаза заметили пыль на горизонте. Может, ей почудилось? Уилла знала: у страдающих от обезвоживания начинаются галлюцинации. Прищурившись, она снова посмотрела вдаль. На горизонте клубилась самая настоящая пыль. Уилла ладонью прикрыла глаза от солнца и увидела троих всадников. Один ехал впереди, заметно оторвавшись от остальных, хотя все они двигались достаточно быстро.

«Только бы не турецкие солдаты! – мысленно взмолилась Уилла. – И не разбойники. Я столько моталась по пустыне с важными картами. Пусть это будут хорошие люди». Уилла знала, что уже не увидит Лоуренса, но надеялась, что всадники доставят карты по назначению.

Через какое-то время, показавшееся ей вечностью, к ней подъехал передовой всадник. Его простая белая джеллаба потемнела от песчаной пыли и пота. Он размотал головной шарф, и Уилла поняла: ее смерть совсем близко.

Перед ней был не призрак, а живой человек. Он что-то кричал ей, но его лицо… его лицо было ее больным видением, галлюцинацией. В последний раз воспаленный разум показал ей того, кого она хотела увидеть больше всех, – Шейми Финнегана.