- Давай помогу застегнуть цепочку.

Я вынула кулон из коробочки и положила ее на край стола.

Парень взялся за концы цепочки и кивнул:

- Повернись!

Я встала спиной к нему и почувствовала, как прохладный камень прикасается к телу, а цепочка оборачивается вокруг шеи, слегка щекоча кожу. Юнги наклонился, защелкивая замочек и обдавая меня теплым дыханием. Я застыла, кажется, забыв, как дышать, а он отвел в сторону мои волосы, положил руки мне на плечи и вдруг приник губами к шее.

Целый сонм мурашек пробежал по коже, пронесся щекотным табуном по всему тела, вызвав дрожь, – и эта дрожь была вовсе не от холода. Я шумно выдохнула, восстанавливая дыхание, а он развернул меня лицом к себе и, обняв обеими руками, начал целовать лицо – глаза, нос, щеки, губы. И я, застонав от острых ощущений, обхватила его за шею и, привстав на цыпочки, чтобы оказаться на одном уровне с его лицом, всем телом прижалась к нему, отчетливо почувствовала его возбуждение, и от этого возбуждаясь сама, испытала сладкое томление внизу живота.

Наш поцелуй становился все глубже, все сокрушительнее, и я поняла, что окончательно пропала, что я сдалась на волю этого чувства, подобного которому, пожалуй, не испытывала никогда в жизни – настолько всепоглощающим, заполняющим собой всю меня оно было.

«Позволь, наконец, себе быть любимой», - шепнула душа.

А въедливый голосок чувства самосохранения протянул предостерегающе: «Не сходи с ума!» Я решительно приказала обоим голосам заткнуться и усилием воли отбросила все сомнения.

Я предполагала, что это будет наш первый и, скорее всего, последний раз, потому что даже этого, единственного раза мне не простят. Ни Бан Шихёк, если прознает, что я посмела нарушить важный пункт контракта, ни сами ребята, которые, узнав обо всем, почувствуют себя оскорбленными, потому что я предала их доверие и воспользовалась ситуацией. Но все это будет потом…

А сейчас в мире остались только мы двое. Только его горячие, нетерпеливые руки и губы, которые, казалось, одновременно были везде. И я – трепетавшая от каждого его прикосновения. Бедное сердце моё каждый раз то трепыхалось в самом горле, то ухало стремительно вниз и билось уже где-то в районе подгибающихся коленей, кровь бешеными барабанами стучала в виски, и невыносимо сладкое томление разливалось внизу живота, сводя с ума, почти выбивая из сознания.

Он сильно, жёстко прижал меня к своему телу, так что я отчетливо ощущала его напряжение. В какой-то момент он оторвался от меня и, шумно, рвано дыша и лихорадочно блестя шальными глазами в полумраке комнаты, хриплым низким голосом произнес: