Играла рождественская музыка, горела свеча с ароматом лаврового листа и розмарина, а я пекла рождественское печенье. Уже пятую партию. Потому что, когда в доме было рождественское печенье, Грей отказывался от шоколадных батончиков и хватал печенье (или четыре) всякий раз, когда ему хотелось перекусить. А также потому, что теперь, когда среди мужчин Коди воцарился мир, всякий раз, когда его дяди ссорились со своими женами, они пережидали ненастье у нас дома.
А это происходило очень часто.
И они выросли в этом доме, так что у них не было проблем с тем, чтобы чувствовать себя здесь, не как в гостях.
Я не возражала.
Совершенно.
Стоя у кухонной стойки среди рождественской атмосферы, я месила тесто, но мои мысли занимали цветы.
Не цветы на мою свадьбу, а те, что я посажу рядом с домом.
Во время визита к бабушке Мириам она рассказала мне, что до того, как потерять ноги, каждый год высаживала широкие грядки бальзамина вокруг передней и боковой части дома.
— Подходит для них идеально, дитя, деревья затеняют дом, они получают мало солнечного света, но им нравится тень, — сказала она мне.
На моем пальце было кольцо, которое носила она. Я готовила рождественский ужин на кухне, где на протяжении пятидесяти лет его готовила она.
И когда наступит весна, в доме будут цветы бабушки Мириам.
Я услышала приближение машины и в удивлении повернула голову к окну, потому что не думала, что это Грей. Я понятия не имела, какие у него дела в городе, но поездка за бабушкой Мириам, ее сборы и заполнение бумаг на выписку заняли бы час, а он ушел совсем недавно.
Но по дороге мчался не грузовик Грея. А серебристый автомобиль, «Ауди», новый и чистый, будто только что из гаража.
Мне это показалось любопытным. «Ауди» не были популярны у жителей Мустанга.
Я вынула руки из теста, избавилась от комочков. Быстро сполоснула их, вытерла и вышла из кухни, направляясь по коридору к парадной двери.
Я остановилась на крыльце как вкопанная, наблюдая, как Бад Шарп выходит из «Ауди», а с пассажирской стороны появляется мужчина, с которым Бадди, определенно, не стал бы проводить время. Никогда.
Он был старше, высокий, мускулистый, с длинными всклокоченными волосами, которые когда-то были светлыми, но сейчас сильно поседели, и, сказать, что черты его лица были грубыми, — значит, ничего не сказать.
Я без колебаний крикнула им: