— Увы, Стрекоза, но это уже предел. Я и так затянул с уходом.

Еще и отпустил мою грудь, окончательно меня этим добив. Но, правда, обхватил мое скисшее личико обоими ладонями, удерживая данным жестом то ли меня, то ли себя от никуда не девшегося соблазна — возобновить нашу далеко не детскую шалость и довести ее наконец-то до логического завершения.

— Жди моего звонка и готовься к новой встрече. Тем более, выходные уже почти на носу. Так что не расслабляйся. Я по любому успею восполнить все упущенные возможности, до самой последней.

Прощальный поцелуй в лоб и с меня срывают жестоким "рывком" самое восхитительное ощущение чужой близости, к окутывающему кокону которого я успела за все это время так крепко прикипеть и очень-очень сильно привыкнуть. Даже чуть было от обиды не всплакнула, продолжая при этом томиться в никуда не девшихся приливах блаженной истомы. Разве телу успеешь объяснить всего за несколько секунд, что продолжения фильма можно уже не ждать. Все. Кино закончилось и сюжет, как всегда, оборвали на самом интересном месте.

А я так и осталась валяться распластанной по постели и до слез разочарованной брошенкой, которую, если так подумать, теперь и пожалеть-то некому. Успела только проводить тоскливым взглядом уход Глеба из спальни и еще какое-то время пролежать в неподвижной позе, прислушиваясь к внутренним звукам квартиры. И, надо сказать, звукоизоляция здесь была просто отменной. Напрягать слух пришлось очень сильно, хотя меня и порывало вскочить с кровати и в чем мать родила побежать следом за мужчиной. Странные и, что примечательно, абсолютно мне не свойственные желания. Одному богу известно, как я удержалась. Может отвлеклась на разглядывание окружающей комнаты, как и осознание того факта, что меня только что оставили совершенно одну в совершенно чужой для меня квартире?

Благодаря яркому свету, льющемуся из двух занавешенных полупрозрачными гардинами окон, вчерашняя мрачная спальня уже не казалась таковой и почти не давила на сознание своими впечатляющими габаритами. Да и чередование атласных шпалер — темно-бордовых и молочно-бежевых — создавали иллюзию то ли очень большой шахматной доски, то ли зебры с идеально ровными линиями в довольно просторном и очень даже воздушном пространстве.

Большая часть входящих в общий интерьер комнаты предметов мебели так же чередовалась от очень темного, почти черного, к едва не ярко-белому. Королевская кровать с нежнейшим постельным бельем и меховым покрывалом, ее огромная кожаная спинка с каретной стяжкой и почти вся присутствующая здесь мягкая мебель — выделялись самыми контрастными, чуть ли не монолитными пятнами темно-бордового на общем фоне белого: центрального ковра с густым и длинным ворсом, массивного туалетного столика-комода (при чем явно не женского) и встроенного вдоль всей стены зеркального шкафа-купе. В общем, разглядывать (и не только визуально) все находящиеся здесь вещи можно было до бесконечности, учитывая, сколько еще комнат мне предстояло здесь обойти, чтобы удовлетворить хоть немного свое непомерное любопытство.