И ей казалось, что до собственного безумия осталось совсем немного, и выхода она не видела, ибо, чтобы спасти уставшее от разочарования сердце, она ощущала крайнюю необходимость поверить в то, что любимый человек – подлец, – единожды возненавидеть его и стереть из памяти навеки. Или же… оставить всё как есть и отправиться за Ольгой. Последнего она боялась больше смерти.
Видя, что она все еще колеблется в выводах, Дмитрий вдруг взвыл:
– Свет, сколько ты будешь верить ему?
Опомнившись, она взглянула ему в глаза, в которых теперь почему-то прочитала сочувствие и такой искренний призыв к прозрению.
– Что еще мне нужно тебе показать, чтобы ты увидела его истинное лицо? Я понимал твою преданность, когда он звонил, но сейчас… Несколько месяцев без новостей… Свет, ты действительно веришь, что твое упрямство оправдано?
А ведь и правда: она давно уже убедила себя в том, что Костя её не любит. Как можно в век научно-технического прогресса, когда вокруг полно различных вариантов связи… когда люди в состоянии видеть друг друга, находясь на разных континентах, – при желании лицезреть кого-то, слышать или хотя бы сообщить новости, почему нельзя найти способ дать о себе знать?! При Костиных-то возможностях!
– Я знаю, как его дела делаются, поверь мне. Сама посуди: даже из тюрьмы есть способ написать. А тут прямо такая безвыходная ситуация, что он не может письма прислать? И что странно: я пытался к нему пробиться, а меня не допустили. Двое охранников передали от него словесную благодарность, деньги, от которых я отказался, и дали от ворот поворот. Без каких-либо объяснений! Я столько лет проишачил на него, Света! Может, понял, что я стану на твою защиту и обвиню его в безответственности?! А он очень боится подобных упреков, поверь мне!..
Склонив голову, улавливая лишь интонацию его причитаний и не желая вникать в их смысл, Светлана листала фотографии. На них Костя был запечатлен в своей любимой кофейне с какой-то юной девушкой, временами обнимал ее, касался губами щеки, брал за руку и так любяще улыбался… В какой-то момент Свету окатило холодом от осознания крайней необходимости перемен.
Наблюдавшего за каждым движением Диму шокировало леденящее равнодушие на её лице, будто всё это перестало для нее что-либо значить. В один миг. Но для него этот долгожданный миг стал предвестником радости. И теперь он ждал ее психа, следующего в таких случаях за женской обидой – отчаянного и опрометчивого поступка, ослепляющего местью за свою боль. И он знал, что она на грани! Она вот-вот должна поддаться на шаг к нему… хотя бы на шаг… А там он сам уже притянет ее к себе.