Его глаза… она не могла видеть столько боли в нем ранее. Эта боль будто заставляла его с апатичным холодом относиться к окружающему.

– И сегодня был бы пятьдесят девятый день ее рождения, – говорил он, прижимая Свету ближе к себе. – Рождение и смерть в одну дату… Такое бывает достаточно часто, до сих пор не могу найти этому объяснение. Не люблю ходить на кладбище. Возможно, потому что не научился мириться со смертью.

Она слушала его безмолвно, потому что считала любые слова лишними. Но спустя несколько минут молчания все же решилась прервать такую многозначительную тишину.

– Где я могла ее видеть? Такие знакомые черты! – этот вопрос, и правда, не давал ей покоя.

– Может, кого-то похожего встречала, – не придавал значения он.

– Удивительно красивая женщина! Но, очевидно, твой папа не уступал своей супруге в привлекательности, поскольку, к моему удивлению, похож ты не на маму.

– Да. Внешне я вылитый отец.

Этот букет ромашек… квартира с такой теплой атмосферой прошлого… горящая лампада… портрет с невыразимо глубоким взглядом… и его объятия, с которыми он впускал ее в свою жизнь… Жизнь, о которой, вероятнее всего, знали самые близкие. Лучше признания в сокровенных чувствах и придумать невозможно. Строгий и руководящий Константин Юрьевич все больше и больше расплывался в ее представлении о его внутреннем мире. Он совершенно другой – такой мягкий и сентиментальный…

Растрогать ее, казалось, крайне сложно, скорее невозможно, но при мысли, насколько это все было для него важным, Света ощутила накатившие слезы. Она старалась со всех душевных сил сдержаться, пока Костя рылся в шкафу.

– Нашел, – обрадовался он. – Сто лет не смотрел. Присоединяйся! Ты должна оценить это творение искусства.

В руках он держал фотоальбом, старинный, в коричневом переплете с бархатной обивкой. Его взгляд заметно умилился при виде застывших слез в ее глазах, но он тут же отвел его, чтобы не приводить Свету в смущение.

– Странно видеть это всё? – печальный голос прозвучал куда-то в сторону.

– Неожиданно, скорее, – прошептала она, глотая слезы. – И трогательно очень!

И вся эта трогательность плавно переходила в альбом, разрисованный от руки до восторга милыми подписями, адресованными маленькому Костику, как первенцу. Уголки для фотографий и страницы украшались невероятно трепетными мелочами, символизирующими всю глубину материнского чувства. Без фотошопов и всякого рода электронных штук – все живое, настоящее и такое волнующее.

– И чьих рук это мастерство? – изумленно пролепетала она, занимательно рассматривая семейные фото.