— Нет. — Джейк качает головой и смеется, глядя на свои ботинки. Его руки все еще в карманах. — Нет, я знаю, что ты не боишься встретиться со мной лицом к лицу. Я вовсе не это имел в виду. Я имел в виду, что не думал, что ты настолько глуп, чтобы прийти сюда одному.

Снег уплотняется, поскрипывая под подошвами сапог, когда два... нет, в поле зрения появляются три парня, выходя с другой стороны спортплощадки. Мои старые друзья Кайл, Насим и Лоуренс. Иисус. Что я только что говорил себе, когда шел сюда? У Джейка нет никакой долбаной чести. Неудивительно, что он велел мне прийти сюда одному, но при этом позаботился о том, чтобы с ним была целая команда парней. Мне следовало бы знать, что у него никогда не хватит духу сразиться со мной лицом к лицу в честном бою.

— Трус. — Я бросаю ему это слово, как камешек, но Джейк вздрагивает, как будто я швырнул ему в лицо булыжник.

Он отшатывается, глубоко хмурясь, когда его друзья подходят и встают рядом с ним. Они напоминают мне гиен, глупо смеющихся, крадущихся в тени, чтобы встать позади своего вожака стаи.

— Я не трус, — огрызается Джейк. — Я имел дело с дерьмом, которое ты даже представить себе не можешь.

— Точно. Конечно. Папа конфисковал твой Феррари? Ты сам покупал продукты и приготовил себе обед? Очень тяжелая жизнь, Джейк.

Его гримаса становится глубже. Луна отбрасывает на его лицо искаженные тени, и он похож на неоготическую горгулью с запавшими глазами и впалыми щеками.

— Иметь отца наркоторговца и контрабандиста — это не так весело, как может показаться, — говорит он. — Бандиты и преступники в доме каждую ночь на неделе. Я видел, как бьют людей. Видел, как люди получают пулю и умирают на полу моей гостиной. В возрасте от семи до тринадцати лет, я слышал, как моя мать плакала перед сном каждую ночь. Ничто в моем доме не было легким, ты тупой кусок дерьма.

— Ой. Соболезную. — Я презрительно хохочу себе в нос. — Для меня это звучит как гребаный летний лагерь, но, черт возьми, что я знаю? Мне пришлось смотреть, как моя мать вышибла себе мозги, когда мне было шесть лет, так что я никогда не узнаю, как тяжело тебе было слышать, как твоя избалованная, богатая, глотающая «Перкоцет» мамочка шмыгала носом в подушку, когда ложилась спать. Должно быть, это было тяжело. Господи, ты реально думаешь, что ты единственный человек в мире, который когда-либо сталкивался с трудностями, да? Ну что ж, твоя разновидность трудностей выглядит для меня ужасно похожей на привилегию. Меня буквально пытали, и я никогда не использовал свое дерьмо в качестве оправдания, чтобы причинить боль и осквернить людей более слабых и уязвимых, чем я. Только садомазохист способен на такое.