— Ты сломал себе нос. Не круто. Действительно не круто.

Какого хрена он ждет от меня? Он хочет, чтобы я лежал тихо и послушно, как ягненок, пока Джейкоб и его придурковатые дружки будут казнить меня? Я почти смеюсь над абсурдностью боли в его голосе. Пол снова взвизгивает, когда я с силой вгоняю локоть ему в живот.

— Чертовы идиоты, — огрызается Монти. В поле зрения появляются носки его потертых ботинок. Затем: звук чего-то металлического вращающегося, что-то щелкающее, что-то защелкивается на место. Это звук проверяемого и щелкающего затвора пистолета. — Возьми эту чертову штуку, пока я сам не пристрелил этого ублюдка. В мое время дети были намного жестче, клянусь. Вас четверо, а он один, черт побери. Это не должно быть так сложно.

Надо мной то появляется, то исчезает лицо Джейкоба, пока я борюсь за свободу. Его рот опускается вниз, ненависть изливается из него так сильно, что кажется, будто он задыхается.

— Сначала нужно показать ему немного любви, — усмехается Джейк.

Когда он пинает меня в первый раз, я все еще ничего не чувствую. Он тычет носком ботинка мне в ребра, и вдруг становится светло, а в ушах звенит. Слепящая яркость угасает, как раз ко второму удару. Лоуренс и Насим отпускают меня, отходя назад с пути Джейка, но затем он выкрикивает им приказы, его голос срывается, когда он кричит во всю мощь своих легких.

— Сделайте же что-нибудь! Пните его. Сделайте ему больно. Бейте его, вы, придурки. Господи, вы хотите, чтобы я давал вам указания или что?

Боль начинает просачиваться внутрь по мере того, как все больше ног входят в мое тело. Я медленно начинаю ощущать каждый острый, сокрушительный удар, пока, откуда ни возьмись, мне не становится так больно, что я даже не могу думать о молниях, стреляющих вверх и вниз по моему телу.

Ох…

…дерьмо.

Сквозь размытое пятно черных брюк и итальянских кожаных ботинок я вижу нечто такое, что заставляет меня упасть неподвижно на утоптанный снег.

Это…

Этого не может быть.

Это Бен.

Маленький мальчик садится на край поляны, скрестив под собой ноги. Его темные глаза, так похожие на глаза нашего отца, впились в меня, полные смущения.

«Почему ты это не остановишь?» — шепчет он. Его губы не шевелятся, но я слышу его голос так же ясно, как удар колокола в моей голове. По его щеке катится слеза, потом еще одна, и еще. «Чего ты ждешь, Алекс? Пусть это прекратится».

— Я... не могу…

«Ты даже не пытаешься».