— О, да. Я ненавижу этих гребаных парней.

— И я тоже. Они самые худшие.

Я снова смеюсь, но на этот раз смех звучит сдавленно. Сильвер ничего не говорит. Она ставит корзину, которую держит рядом с надгробием Бена, затем тихо расстилает на земле толстое одеяло, опускается на него на колени и начинает распаковывать вещи, которые принесла с собой.

Три контейнера, покрытые металлической фольгой; один термос; ножи и вилки; пластиковые походные тарелки; и маленькая картонная коробка, которая выглядит так, будто ее привезли из пекарни напротив. Какофония запахов ударяет мне в нос, когда я собираюсь с духом, наконец-то освободившись от бурных эмоций, которые овладели мной до ее прихода. Это заняло у меня слишком много времени, но я встречаюсь взглядом с Сильвер и киваю ей в ответ, когда девушка кивает мне. Ей не нужно задавать свой вопрос, это написано у нее на лице.

— Я в порядке, — подтверждаю я. — Просто... тяжелое утро, знаешь ли.

— Да, — говорит она, пододвигаясь, чтобы сесть рядом со мной. — Я упаковала большинство из этого вчера вечером. Решила, что ты захочешь съездить сюда и немного побыть с ним, прежде чем столкнешься с чем-то еще. Хотела остаться у тебя дома и подождать тебя, но потом подумала, что тебе может понадобиться компания, так что... надеюсь, ты не возражаешь?

— Господи, Argento, я так рад, что ты здесь, что могу снова заплакать, — шучу я. Однако шутка проваливается, в основном из-за моей убогой, погранично-жалкой подачи.

Сильвер наклоняется ко мне и кладет голову мне на плечо. Она не упоминает тему слез, хотя именно я поднял ее.

— Мне очень жаль, Алекс. Это самый ужасный день в мире, не так ли?

Да. Для меня — да. После того дня, когда Мэйв появилась на моем пороге с трагическими новостями, и того дня, когда я наблюдал, как Бена опускают в землю, сегодня действительно худший день в мире. Это должен быть знаменательный, счастливый день. Предполагалось, что дни рождения должны отмечаться и нести радость, но я боялся сегодняшнего дня с тех пор, как должным образом осознал тот факт, что Бен мертв, и я не заберу его жить со мной в ту самую секунду, когда мне исполнится восемнадцать.

Я так благодарен, что Сильвер сейчас не пытается засунуть мне в глотку радугу и бабочек. Это было бы вполне понятно и даже простительно, если бы она захотела попытаться представить сегодняшний день в позитивном свете и сделать из этого большое событие. Но она меня знает. Сильвер меня понимает. Она любит меня и знает, что сегодняшний день для меня один из самых мрачных.

Я поворачиваюсь и целую ее в висок, закрываю глаза и прижимаюсь лбом к ее волосам. От нее пахнет цветами, солнцем и стиральным порошком, которым я вчера стирал простыни, зная, что она останется ночевать.